Бледные дымки пожаров над городом растаяли, не замутив лазурных высей, а потом понемногу и тяжело, словно с похмелья пришла в движение подель, по всему корабельному двору завизжали пилы и застучали топоры. Собираясь после недельного перерыва в Колобжег, обитатели «Трех рюмок» с нарастающим беспокойством представляли себе развалины. Город поразил их обыденностью, будничными разговорами на улицах, беспечно играющими детьми.
К Анюте Золотинку не допустили; в переулке перед особняком Репеха толкались почитатели и сторонники вновь объявившейся волшебницы. Говорили, что не было доступа и к Михе Луню. События последних дней не подорвали веру в его могущество, наоборот, обратили к опозоренному чародею новые толпы приверженцев (хотя, справедливости ради сказать, и лишили его некоторой части старых).
– Ведь люди ищут в волшебнике не честность, а силу, – толковал Поплева. – В поисках силы, люди умеют не замечать очевидного. А когда они прилепятся к силе, то найдут оправдания для любых преступлений этой силы, если уж их совершенно невозможно не замечать.
Наступившее повсюду успокоение казалось незыблемым. Поплева, Тучка и Золотинка вернулись домой, убежденные, что судьба не пойдет по второму кругу и не сведет их вновь с Михой Лунем. И у волшебника в его двусмысленных обстоятельствах едва ли явится потребность в своих «тутошних товарищах». Казалось, круг событий замкнулся; найдя разрешение в себе самих, события сами себя исчерпали. Обитатели «Рюмок» не испытывали и тени недобрых предчувствий.
Однажды, возвращаясь после ночного лова на тяжело груженой рыбнице, сразу за Лисьим Носом они встретили узкую боевую ладью под государевым знаменем. На свободном от гребцов носу за приподнятыми бортами блестели шлемами ратники. Лодку окликнули и велели спустить парус. Впрочем, старшина ратников удовлетворил любопытство в несколько окриков: кто, откуда, куда? Неровный ряд весел снова вошел в воду, и ладья рванулась, взбивая острой грудью волну.
Рыбаки с тревогой всматривались в изломанные гряды домов.
– Стяги, – промолвила остроглазая Золотинка.
На шпилях известных особняков, некоторые из которых нетрудно было опознать уже с расстояния в полторы версты, на церквах развевались разноцветные цеховые знамена. Тревога росла, и когда рыбница, забрав поближе к пристани, проходила плотно стоящие борт к борту торговые суда, Поплева не выдержал:
– Эй, братва! – крикнул он морякам. – Что тут у вас творится?
– Это у вас творится! – отвечали ему с высокой кормы красного корабля и добавили нечто неразборчивое.
Наконец, Золотинка уверилась в явившемся еще прежде подозрении: над городом свободно и невозбранно, расправившись на ветру, реяли знамена шести курницких цехов. При полном бездействии скопившегося на набережных народа.
Подробности узнали уже на берегу, когда рыбница ткнулась носом в отмель, рядом с другими лодками. Из разрозненных, но чрезвычайно выразительных объяснений торговок, знавших как обычно все понемногу, можно было уразуметь, что со вчерашнего дня начали прибывать в город отряды владетельского ополчения. А нынче спозаранку стража под предводительством владетеля Вьялицы захватила прямо в постелях большинство законницких заводил. Пять человек повешены. Епископ Кур Тутман возвращен в город в обозе владетельского ополчения. Простоволосая в разодранном платье Купава выставлена к позорному столбу. Ублюдок ее выставлен к отдельному столбу же. Миха Лунь освобожден из заключения. Неизвестно кем предупрежденная, Анюта бежала еще в ночь, и где она ныне, шут ее ведает. И говорят, что еще третьего дня человек Милицы некто Измай, происхождения самого темного, чуть ли не конюх, привез государев указ решить дело в пользу курников. А те, значит, знамена, четырех новых цехов, бывшие в работе у золотошвеек, разодраны в клочья и попраны. И курники – выходит так! – заблаговременно месяц или два назад отправили к государеву двору челобитчиков, чтобы решить дело. И решили. Известно как. «А Кудай?» – «Колчу нет, не видать. Знать, Колчу в суматохе забыли». И тетка Торочка выразительно плюнула.
Чрезвычайно раздосадованные нежданной расправой над законниками, торговки отказывались давать больше тридцати грошей за корзину рыбы. Поплева, которому не нравились возбужденно шнырявшие по набережным переулкам ватаги ополченцев, поторопился уступить.
Победа курников ознаменовалась многодневными бесчинствами владетельских ополченцев, стали небезопасны улицы. Крики о помощи в ближайшем тупике, истошные вопли за стенами дома лишали обывателя остатков мужества. И он, осторожно, не зажигая свечи, прокрадывался по темным переходам домовладения, чтобы проверить засовы, утешаясь при этом в своем бездействии тем не лишенным оснований соображением, что невозможно ведь было понять, совершается ли под эти вопли на улице узаконенное государевым указом правосудие или опьяневшие от безнаказанности вояки насилуют законопослушных граждан. На самом деле – и проницательный домохозяин понимал это! – происходило и то, и другое.
Некоторую надежду на безопасность давала лишь многочисленная и хорошо вооруженная челядь. Говорили, что общее смятение умов достигло такой степени, что курники и законники взаимно укрывали друг друга, по-соседски объединившись против сорвавшегося с цепи правосудия.
Волны насилия докатились уже и до пригородов, до Корабельной слободы, где дважды высаживались ополченцы. Опасаясь того и этого, снедаемые беспокойством, Поплева с Тучкой сошлись на мысли переждать тревожное время в море, бросив на произвол судьбы «Рюмки» со всем домашним скарбом.
* * *
Безводные острова Семь Сестер, на которые направили они лодку, не обещали надежного, долговременного приюта, но можно было думать, что несколько дней будет достаточным сроком для того, чтобы разбушевавшееся в Колобжеге правосудие вошло наконец в берега. Однако, отброшенные непогодой, братья и Золотинка две недели скитались по морю и не скоро увидели вновь разлегшийся двойным прогибом Медвежий Нос. И еще пять часов после этого понадобилось им, чтобы войти в гавань.
Пристально осматривая большие и малые суда и спускающуюся к бухте рябь городских крыш, не находили они нигде перемен, не приметно было новых пожарищ. Целое путешествие, повесть трудных скитаний в осенних водах отделяла рыбаков от прошлого, а здесь, в оставленном городе, все также мотались над потемневшими волнами чайки и все также развевались на шпилях разноцветные знамена.
И на рыбачьем отмели, где приткнулись с полдюжины лодок, цены стояли обычные – возле сорока грошей за корзину. Братья заторопились разгрузить улов, чтобы поскорее вернуться на «Рюмки». За хлопотами некогда было отвлекаться на постороннее. Споро орудуя деревянной лопатой, которой наваливают рыбу, Золотинка приметила отряд стражников человек в пять. Неясно было однако принято ли по нынешним временам беспокоиться из-за каждой встречной кольчуги и свирепых усов под шлемом, и она почла за благо навалиться на лопату. И так, успешно перехитрив саму себя, должна была обнаружить нечищеные, отмеченные пятнами ржавчины шлемы у самых сходней. Тетка Торочка, распоряжавшаяся крючниками, пугливо оглянулась.
