О страшной Силе, которая питается кровью, которая забрала бы и кровь Тагрии, если бы ее не спас он. Высокий мужчина в блестящей одежде, с короткими черными волосами и темной кожей, мрачный и злой -- но Тагрия знает, как он умеет смяться. Он смеется так, как никогда не смеялся отец, как не смеялся даже дедушка, он как будто бы сам себе удивляется: почему это я смеюсь? И Тагрия не боится ничего. Пока он рядом, никто не сможет ее обидеть. Никто в мире. В костре веселятся огоньки, красные, желтые, синие, они пляшут, как девушки как на деревенском празднике, мелькают яркие юбки, глаза слипаются, но Тагрия не хочет спать. Она прижимается головой к его локтю и спрашивает -- первое, что придумалось, лишь бы он рассказывал подольше. От него пахнет дымом и потом, и грифоном. Никогда с тех пор, как умерла мама, Тагрии не было так хорошо.
Девочка села в кровати. Затрясла головой, изо всех сил протерла глаза. Ей показалось, или где-то кричал грифон? "Не может быть, мне просто приснилось", -- подумала она, но сердце билось сильно-сильно. Испугавшись, что его стук разбудит брата, Тагрия выбралась из постели. Подошла к окну. Отодвинула тяжелый ставень.
Темно, как в закрытом погребе. Небо спряталось за густыми тучами -- не разглядеть, есть ли там грифон. А если есть, вдруг это не Ветер? Вдруг это другой, злой грифон, который опять ее украдет?
"Тогда Карий опять меня спасет", -- сказала себе Тагрия. Подтянувшись -- красные полоски на спине заболели, -- забралась на подоконник. Бетаран что-то забормотал во сне. Оглянувшись, Тагрия спустила ноги на улицу. Поежилась от холода и спрыгнула вниз.
Босые ступни больно ударились о землю. В палец воткнулась колючка, пришлось ее вытаскивать, осторожно поглядывая в темноту. Справившись с занозой, Тагрия прошла между грядок капусты и моркови, вскопанных, между прочим, ее руками, к забору, часть которого, покосившись, давно бы рухнула, не поддерживай ее раздвоенный ствол старой черемухи.
Две половинки ствола расходились на уровне плеч Тагрии. Там, в развилке, скрытая ветвями, она могла сидеть по многу часов. Пряталась, играла, мечтала и пыталась, снова и снова пыталась научиться видеть не глазами и слышать не ушами. Карий все рассказал, даже не один раз -- Тагрия постаралась. Теперь осталось только научиться. Услышать, как течет по веткам древесный сок. Как поднимается из земли трава. Посмотреть внутрь и узнать, о чем лает собака. Почувствовать птицу в небе, а потом открыть глаза и увидеть ее.
Полоски на спине обожгли, как огнем, когда Тагрия влезала на дерево. Она сердито улыбнулась: отец страшно злился, но дело того стоило. Брат ревел и отказывался, но Тагрия уговорила его -- и дюжину раз увернулась от летящего в спину ножа, пока не пришел отец и не выпорол обоих. Бетарана жалко, он не виноват. Но его бьют меньше: он младший, и виновата всегда Тагрия. Так, во всяком случае, считает отец. Но Тагрия не жалеет. У нее получилось, она чувствовала, когда брат кидает нож, а когда просто машет рукой, пугает.
Но сейчас ее разбудила не боль в спине, а голос Ветра, или не Ветра, или вообще ничего не было. Тагрия закрыла глаза. Вытащила из-под рубашки колечко -- оно висело на шее, привязанное веревочкой. Когда-нибудь Тагрия сможет носить его на пальце. Если посмеет, ведь отец не раз уже пытался отобрать кольцо. Тагрия кричала так, что слышали даже соседи, царапалась, вырывалась и убегала к дедушке. С ним отец не спорит, только бурчит сердито себе под нос.
Обхватив пальцами зеленый камень-звездочку, Тагрия представила себя очень легкой -- будто воздух или пушинка из птичьего крыла. Представила, что ветер несет ее, поднимает над верхушкой черемухи, над крышами домов. Представила, что парит в небе, как умеют птицы или грифоны. И, не открывая глаз, посмотрела вокруг.
У нее получалось с каждым разом все лучше. Темнота не мешала, ведь в закрытых глазах всегда темно. Тагрия оглядела пасмурное, без единой звездочки, небо. И грустно вздохнула. Никого, даже птицы не летают ночью над деревней. Одни тучи, лохматые, похожие на нечесаных овец, медленно бредут куда-то далеко -- может быть, ищут хорошее пастбище или возвращаются с водопоя.
Тагрия открыла глаза. Погладив на прощание колечко, спрятала его под рубашку. Холодный воздух кусал за плечи, полоски на спине болели, но Тагрия не спешила возвращаться в постель. Уткнувшись лбом в бугристый серый ствол, она представляла, как где-то, далеко-далеко, похожий на солнце золотой грифон несет по небу человека в блестящей одежде мага.
* * * *
Бурые с прозеленью скалы сомкнулись полукругом. Картина до странности напоминала открытый рот, где скалы были зубами, гнилыми и ломанными, а прерывавшая их полоска леса -- высунутым в изнеможении языком. Замшелый утес с темной дырой пещеры мог сойти за гортань.
Черная грифоница, чьи перья отливали красным в последних солнечных лучах, раскинула крылья, спускаясь к лежащим у входа телам. Скрип когтей на камнях разрезал мертвенную тишину. Две женщины -- посторонний мог бы принять их за сестер -- переглянулись.
-- Ты была права, -- нарушила молчание Зита. -- Они здесь.
-- Но мы опоздали, -- сказала Кати.
Камни захрустели под ее ногами, когда Кати спешилась. Приблизившись, опустилась на колени подле человека и грифона -- мертвого и не желавшего больше жить.
Сзади тихонько подошла Зита.
-- Мы опоздали, -- повторила Кати. -- Он мертв.
-- Ну и что? Ведь ты же здесь!
Не оборачиваясь, Кати знала, с каким безоглядным доверием смотрит девушка. С каким ожиданием чуда. Губы Сильной тронула грустная улыбка.
-- Ты всего лишь умерла, моя девочка. С ним все хуже.
-- Что может быть хуже вырванного сердца?!
-- Вырванная душа.
-- Что это значит, Кати?
-- Это значит... -- Кати с нежностью взяла холодную руку Кария. Сжала ее в своих, будто надеялась согреть. -- Это значит, что ты почти победил, мой талантливый мальчик. Что Сильнейший испугался. И проклял тебя своей кровью, как если бы ты был сильней его.
Зита села рядом, переводя взгляд с печального лица Кати на Кария и обратно.
-- Я не слышала о таком заклятии.
-- Ты и не могла. Оно не применялось с давних пор, когда маги еще воевали меж собой. Задолго до падения Империи.
-- И что теперь?
-- Теперь? Амон никогда уже не станет так силен, как раньше. Вместе с кровью он отдал Силу -- свою изначальную Силу, которую не восстановить. И долголетие.
-- Он умрет?
Кати вздохнула.
-- Не сразу. Он может протянуть еще долго, подпитывая себя кровью. Он все еще очень силен. Годы, может быть, десятилетия, прежде чем отданная вчера Сила убьет его.
-- А Карий? Что с ним, Кати? Он даже не ранен!
