– Обещаю. Но что значит мое обещание рядом с моим бессилием?
– Оно значит все, – в глазах Авелира колыхнулось темное пламя.
Прямо вслед за этим он протянул свою сухопарую руку к кисти зеленого дикого винограда и аккуратно сорвал ее с лозы. По одной оборвал с кисти все зеленые ягоды и протянул горсть совершенно несъедобных виноградин Эгину.
– Чтобы не забыть о данном обещании, ты должен оставить себе памятку. Выложи здесь, прямо на парапете, любое слово. Какое хочешь. Чтобы не забыть о нашем разговоре, когда у тебя появятся более насущные проблемы.
Пожав плечами – сон он ведь на то и сон, чтобы происходили странные, порою несуразные вещи и совершались необъяснимые поступки – Эгин стал выкладывать слово. Не дыша, аккуратно, старательно. Виноградина к виноградине. Словно школьник первой ступени. Наконец он отстранился и взглянул на плоды своих трудов взглядом утомленного творца при свете полной луны. «Овель» – вот что выложил Эгин на широкой серой плите парапета.
– Ну как? – довольно осклабившись, спросил Эгин, обернувшись к Авелиру, который, как ему казалось, следил за его трудами из-за плеча.
Но эверонота уже и след простыл.
x 3 x
Следующим утром Эгин проснулся раньше всех. Было еще серо. Горцы-караульные спали у дверей здоровым сном детей матери-природы. Авелир тихо посапывал в своем углу, плотно завернувшись в шерстяной плащ. Словно мумия.
Сорго и Лорма, сбив в ноги каниойфамму, лежали крепко, по-детски обнявшись. Лорма была похожа на сдобный, только что изъятый из корзины пекаря крендель. Теплый и податливый. Небритый же и грязный Сорго, напротив, казался каким-то отекшим и пьяным, из угла его полураскрытого рта на циновку стекала слюна. Лагха лежал на спине неподвижный и величественный, словно бронзовая статуя, которую вот-вот положат в ящик с опилками и погрузят на корабль. Грудная клетка гнорра двигалась легко и ритмично. Лагха спал.
Эгин потянулся и с удовольствием отметил, что ощущает недюжинный подъем сил. Чтобы не разбудить остальных, он ловко, словно кот, вскочил на ноги и стал пробираться к выходу, чтобы справить малую нужду, а заодно и растолкать караульных. Все-таки это нехорошо – спать с мечами наголо. Можно ведь, в конце-концов, порезаться!
Следуя отработанному утреннему ритуалу, Эгин прополоскал рот и привел в порядок волосы, вспоминая, как бы между делом, что за странный сон привиделся ему минувшей ночью. Редкий случай – ему удалось запомнить его во всех подробностях.
Очень необычный сон, в самом деле! Может быть, вещий. Отчего бы и не привидеться вещему сну в такую суровую годину? А если вещий, то что предвещает? Если он в руку, то кому?
Небрежно скользя по волнам собственных праздных рассуждений, Эгин вышел на балкон, дабы вобрать в легкие бодрящую предрассветную свежесть. Настроение у него было отличным. Он упер руки в серый парапет балкона и осмотрел двор, где среди полуразрушенных построек и свежих земляных куч, оставленных «ручным» шардевкатраном, еще парили стайки холодных капелек, которые с минуты на минуту превратятся в росу. Солнце уже начинало свое медленное восхождение где-то за краем горизонта, но его, увы, было не видать, ибо окна общественной «спальни» выходили строго на север. «Не видать», – заключил Эгин и опустил взгляд, который вдруг, ненароком, зацепился за горстку зеленых виноградин, разбросанных по парапету. И не то чтобы совсем разбросанных, а скорее разложенных в определенном порядке чьей-то неленивой рукой.
«Овель», – вслух прочитал Эгин по-варански.
Двадцать Седьмой день месяца Алидамx 1 x
Да, судя по всему, кроме них, Детей Пчелы в горах и соглядатая-южанина, на Медовом Берегу действительно не осталось ни одного человека. День снова обещал быть солнечным и, хотя ради безопасности они избрали путь через заросшие холмы, обрамляющие дорогу от поместья Багида Вакка до Ваи, они не увидели ни одной живой души, ни одного мертвого, но оживленного магией Переделанного тела. Потому что живых душ на службе у хозяина Серого Холма больше не состояло, а костерукие сейчас наверняка все как один попрятались от солнца в подвалах вайских домов.
Они были на месте за полтора часа до полудня.
Невысокий холм, густо заросший ежевикой и низкорослыми южными дубками, стоящий на самой границе болот. На юго-западе видно море и мертвая Вая, на улицах которой повсюду возвышаются кучи свежей земли, на западе – обширный кусок безлюдного тракта, строго на юге – тоже море и низкий заболоченный берег, поросший желтеющим к осени тростником.
Горцы во главе со Снахом, растянувшись цепочкой, затаились в кустарнике на южных скатах холма, а Эгин, Лагха, Сорго, Лорма и Авелир (который, к огромному удивлению Эгина, уже мог самостоятельно ходить, хотя его прежде оливково-темный лик к утру стал пепельно-серым, мертвенным) засели на самой макушке холма, где громоздились несколько огромных замшелых валунов, занесенных туда безвестной прихотью природы.
– Так, – сказал гнорр в полный голос, ибо был единственным из них, кто несмотря ни на что ощущал себя полновластным хозяином Медового Берега. – Я чувствую шардевкатрана. Он в ста шагах к северу. Дальше ему ползти нельзя, иначе он вернется в логово и погибнет вместе с остальными. Заводи его под болото, Сорго.
– Слушаюсь, милостивый гиазир гнорр! – молодцевато гаркнул Сорго.
Эгин подумал, что Сорго, похоже, окончательно сбрендил после знакомства с гнорром. Попросится еще в эрм-саванны, а когда ему откажут – набьется к Лагхе преподавать каллиграфию.
Сорго воткнул свою музыкальную палку в землю и сыграл на ней несколько нот.
Спустя несколько коротких колоколов он осведомился:
– Ну что там, милостивый гиазир гнорр?
– Нет, Сорго, не совсем так, – сказал Лагха почти ласково; на самом деле он с трудом сдерживал гнев. – Шардевкатран поворачивает на запад. А нам нужно – на восток.
– А разве восток не там? – Сорго ткнул пальцем в направлении Ужицы.
– Нет, там запад, – поспешно ввернул Эгин, опережая ярящегося гнорра.
Сорго вздохнул и сыграл те же ноты, но в обратной последовательности.
– Хорошо, – кивнул гнорр. – Я скажу, когда его нужно будет остановить.
– К нам гости, – процедил Авелир, который внимательно изучал в дальноглядную трубу юго-восточный предел моря.
Труба принадлежала арруму Опоры Вещей Эгину. Трубу эту Эгин вчера к своей превеликой радости обнаружил в Сером Холме, куда она, насколько он мог понять, попала в качестве трофея южанина после нападения костеруких на Ваю.
– Тернаунский? – осведомился Лагха, затаив дыхание.
