венчального покрывала. Оно упало на пол и по храму волной разнеслись возгласы восхищения. Анна спрятала девичье смущение — невесте короля оно было не к лицу. Оба встали на колени и крепко сцепили пальцы. Ивэн едва сдерживал улыбку — яркие огоньки плясали в его глазах. Взглянув на них однажды, Анна пожелала увидеть их вновь.
Они приняли чашу, протянутую Эйлевом — ее дно было присыпано землей, удерживающей горящую свечу. Пастор говорил над ними о любви, верности, добродетели, а Анна дрожала от волнения и была рада тому, что стоит на коленях — ноги едва бы удержали ее. Когда он окропил их обоих водой из горного озера, она поняла, что настало время клятвы.
— Ни воздух, ни вода, ни огонь, ни земля не встанут между нами, но будут вместе с нами…
Анна вторила голосу Ивэна, замечая, что совсем не умеет говорить так, как он — как настоящий правитель, знающий как быть услышанным, но не кричать. Ее голос был совсем тих, но она поклялась себе научиться говорить, как подобает королеве.
— …Ни мир, ни война, ни железо, ни кровь не разделят нас. Клянемся быть вместе. Отныне и вовеки.
— Можете скрепить ваши узы, — проговорил Эйлейв.
Анна не успела ничего ощутить, когда их губы сомкнулись над горящей свечой. Это был осторожный и робкий поцелуй. Вслед за ним воздух кругом задрожал от переливчатого колокольного звона и ликования гостей. Ивэн помог ей подняться и, продолжая держать ее пальцы, вскинул руку в приветственном жесте короля. Подумав, она последовала его примеру.
— Слава королю и королеве! — слышалось со всех сторон, вихрь лепестков дагмерских роз закружился в воздухе.
Корона все еще лежала на алтаре, клятва королевы Дагмера не успела прозвучать, но Анна была рада отстрочить момент, пока не перестанут бить колокола.
— Видишь, они любят тебя и без нее, — прошептал ей супруг, едва заметно покосившись на алтарь. — Другой королевы я не посмел бы желать!
Анна крепче сжала его пальцы, мысленно посетовав, что им нескоро доведется остаться вдвоем. Она желала расслушать стук его сердца и распробовать поцелуи, но эти двое более не принадлежали лишь себе.
Глава 23. Место под солнцем
Побережье, Дагмер
Зима подступала к Дагмеру и было ясно, что его больше не согреет ни один погожий денек. Осеннее солнце в последний раз ласкало каменистый берег. Еще немного, и он покроется изморозью, а потом вовсе льдом и снегом. Но возвращаться домой было приятно, даже кутаясь в меховую накидку.
Мириам глядела то на подступающий берег, то на Моргана. В его черных волосах путался холодный морской ветер. Он налегал на весла лодки, спущенной с корабля, но все равно приметил ее взгляд и едва заметно улыбнулся. Она готова была поклясться, что на его суровом лице северного лорда проступили веснушки. Солнце Корсии оказалось безжалостно к его бледной коже.
Так долго в Фелисе они не задерживались еще никогда. Мириам была уверена, что навсегда запомнит эти дни. Если бы каждый Призыв заканчивался именно так, она осталась бы Смотрителем до глубокой старости. Воспоминания о днях ожидания галеона, идущего в Дагмер, она решила оставить себе на всю жизнь, и перебирала их мгновение за мгновением.
Им удалость спасти от расправы молодую корсианку. Ее бросили в темницу, заявляя, что та готовит приворотные зелья — обычная история красивой чародейки. Перешла ли она кому-то дорогу, или не одарила кого-то улыбкой в ответ на ухаживания — это было не столь неважно. Ее кровь, как и помыслы, были чисты. Так изредка случалось, но Беттине, так звали девушку, несказанно повезло. Она выбрала мужчину, готового следовать за ней хоть в само королевство магов. Косимо желал только одного — быть рядом с ней и с дочерью, маленькой и звонкой Дженной.
Ожидая корабля, они впятером поселились в пустующем доме с красной крышей в одной из деревенек под Фелисом. Вокруг рос заброшенный сад, увитый плющом, и он спасал их от посторонних. Этот дом оказался местом, наполненным нечаянным счастьем. Беттина и ее семья жили в полную силу, будто и не помнили вовсе, от какой беды они были спасены. Или, быть может, именно поэтому смогли заразить неуемным жизнелюбием даже по обыкновению сдержанного Моргана.
По утрам Смотрители добирались до гавани, пуская коней в галоп, бродили там, переговариваясь с моряками. И Мириам втайне радовалась, когда ни один галеон не собирался уходить на восток. Тогда они могли отдохнуть в тени деревьев, подставляя лица прохладному морскому бризу, а затем пуститься обратно, поддразнивая друг друга в пути.
У Беттины был удивительный талант — устроить пир из ничего. К закату мужчины выставляли хлипкий стол на террасе перед домом, и такой ужин мог оказаться прекраснее приема в королевском дворце. Впрочем, на пиру в Дагмере Мириам бы не сидела плечом к плечу с Морганом, не позволила бы себе беззаботно и заливисто хохотать над цветастыми россказнями Косимо, тайком поглядывая вовсе не на него.
Закат с горы, где спряталось их временное пристанище, каждый раз был особенным. Солнце ныряло в море, оставляя за собой оранжевые и розовые всполохи. Все разговоры затихали, пока на небе не появлялась первая звезда. И только неугомонная Дженна без конца бегала по саду, находя для матери с отцом новые и новые диковинки.
Она умела вовлечь в игру и Моргана. Однажды они отправились в заросли, и вернулись с полной корзиной медового инжира. Мириам хорошо запомнила его вкус и как сок стекал по рукам. В тот день Косимо добыл в деревне терпкое белое вино, прогнавшее из разума все до одной исчезли дурные мысли. На губах все еще чувствовалась соль — не так давно Мириам позволила себе зайти в море. Уходящее солнце ласкало кожу, а каждый миг в этом заброшенном доме — душу. Но для девушки не было ничего приятнее смеха Моргана.
Она не верила глазам, но ее извечный спутник выглядел беззаботным, и даже не рисковал облачаться в черное — этот цвет не украсил бы его в этом месте. В заброшенном доме, полном радости, все носили простой лен. Так, от Косимо Моргану досталась светлая рубаха. Ему пришлось небрежно засучить рукава до локтей, обнажив старые шрамы. Он мог избавиться от них, когда пожелает, но не хотел этого. Мириам знала историю каждого из них, но не могла глядеть без содрагания на оставшийся от огня. От локтя и до самой кисти — это была страшная отметина, которую Мириам стерла бы с тела Моргана, будь на то ее воля.
Пока не
