— Они приносят жертвы, — негромко произнес я. — Убивают двух-трех волшебниц и меняют место. Но зачем?
— Не могу знать, сэр.
— Вот и я не знаю, Джон. Об освобожденной пленнице надо позаботиться, но пока не отпускайте её.
— Да, сэр.
Плененный волшебник сидел в соседней комнате. Его не связывали, только лишили силы и надели на запястья амулеты, лишающие возможности использовать магию. Я сел на стул перед ним.
— Ну что, поговорим?
Волшебник презрительно усмехнулся.
— Ты, наверное, думаешь, что боль и смерть — это ерунда. Что после смерти тебя ждет новая жизнь, и твои новые покровители тебя вознаградят за верность. Азфарил!
Мои люди испуганно попятились, пленник побледнел.
— Так вот, ничего этого не будет. Демоны сожрут твою душу.
— Ты…
— Не посмею скормить человека демонам? Плохо ты меня знаешь…
— Вы же светлые маги!
— Да, так говорят, — кивнул я, глядя ему в глаза.
— Но я почти ничего не знаю!
— А вот это уже другой разговор.
— Чего вы добиваетесь?
— Свободы!
— Да ну? И от кого же?
— От вас, магов! Вы лишили нас истинной силы! Помыкаете нами!
— Зачем вы же тогда волшебниц режете? Волшебниц, не магов.
— Они никто. Такие только мешают нам, настоящим волшебникам! Они всего лишь средство.
— Вот только с чего ты взял, что сам чего-то стоишь? — спокойно спросил я. — Ты просто рядовой исполнитель. Знаешь, сколько я уже убил таких?
— Смерть — лишь начало пути!
— Знал бы ты, кому служишь, — я тяжело вздохнул и покачал головой. — Кто тебя приобщил к "истинным" знаниям?
— Мои друзья.
— Имена и фамилии. Где они сейчас?
— Там, где вы их уже не достанете!
— Точно? Тогда ты нам не нужен, Азфарил…
— Нет п-подожди!
Запинаясь, пленный хаосит продиктовал имя и адрес другого волшебника.
— Джон, группу на захват, быстро. Кого из ваших ты еще знаешь?
— Больше никого, честно.
На этот раз он не врал. Я кивнул Азфарилу и тот забрал взвывшего от ужаса пленника с собой.
— Его еще можно было допросить, — вздохнул Джон.
— Это рядовой исполнитель, ему прополоскали голову и отправили на единственное задание. Он ничего не знает.
Утром я как обычно листал свежие газеты. Все важные новости я узнавал из отчетов Мелиссы, но мне нужно было следить за агитацией противника.
Рядом Агнесса вполголоса читала какую-то статью скучающему Тириону.
— Что ты так возмущаешься? Что плохого в том, что люди говорят о свободе?
— А что в этом хорошего?
— То есть как что? Люди хотят бороться за свои права!
Тирион помрачнел и отвел взгляд в сторону.
— Что?
— Я знаю, чем заканчиваются такие разговоры… кровью и смертью.
— Да с чего…
— С того! Вожди и жрецы племен боялись потерять свой авторитет и очень красиво говорили о духах предков и свободе! А знаешь, чем кончилось?
— Чем?
— Чем-чем… ничем хорошим.
— Ну, это тогда так было, но здесь все по-другому!
— Агнесса, ты думаешь, кто-то тогда говорил молодым степнякам, что их ждет кровавое пиршество войны? Нет, им говорили примерно то же самое, что написано в этой статье. Свобода, равенство, независимость…
Агнесса повернулась ко мне в поисках поддержки, но я был на стороне Тириона и прекрасно знал, о чем он говорит.
— Тирион прав, никто не говорит людям: "Давайте вы будете умирать и убивать за нашу власть". Говорят: "Свобода, права, демократия и долой режим воров и кровопийц". Но все всегда проходит исключительно по первому варианту.
— Но бывает же по-другому!
Невольно я подумал, что Софья оказалась не лучшим воспитателем, она думала, что история не нужна девочке, особенно история войн и революций. А жаль.
— Бывает, но только в книгах. А в жизни о революциях мечтают романтики, делают их прагматики, а их плодами пользуются подлецы. Ну а простые люди только страдают.
— Но…
— Агнесса, все романтики революций забывают об одной простой вещи. Народу легче всего живется в спокойные времена. Рыбаки предпочитают ловить рыбу в спокойную погоду, а не во время бурь, после которых поэтам легче дышится. Поэты на море смотрят с берега, им буря прекрасна, а спроси жену рыбака потерявшую мужа в этой буре? Спроси самого рыбака, чьи дети остались голодными, потому что в море нельзя было выйти?
— А как же рабочие, — спросил Тирион. — Они тоже много чего требуют, но им ты помогаешь.
— Они требуют реформ, а не абстрактной свободы. Чтобы их успокоить, надо просто выполнить их требования. Чтобы успокоить романтиков революции — надо утопить страну в крови.
Заголовок передовицы "Райхенских вестей" был прекрасен: "Ответит ли за свои преступления верный прихвостень императора?". Речь шла, разумеется, обо мне. Полистав другие газеты, я нашел и другие статьи про меня. Этого следовало ожидать.
Неожиданно члены Союза промышленников попросили меня о встрече. У меня не было желания общаться с промышленниками, но встреча была необходима. Нужно понять, как далеко они собираются зайти.
С собой я на всякий случай взял Арью. Плохо будет, если переговоры закончатся кровавой резней.
Промышленники меня уже ждали в ресторане, в отдельном кабинете на втором этаже. Где-то рядом ощущались ауры Астреяров, двух или трех магов. Впрочем, мои снайперы ведь тоже заняли удобные позиции.
— Добрый день, судари, как видите, я один и без оружия, — с усмешкой сказал я.
Чарльз Левингстон и Гюнтер Райнех выразительно посмотрели на Арью.
— А это, можно сказать, моя тень. Не обращайте внимания.
Мы, не обращая никакого внимания на их недовольство, сели за стол.
— Эта тень может нас убить одним движением пальца.
— Как и я. Но я рад, что вы здраво оцениваете силы. Если вы задумали ловушку — вы должны понимать, что умрете первыми.
— Не самое продуктивное начало переговоров, — заметил Чарльз Левингстон.
Мне потребовалось время, чтобы вспомнить, когда я его видел.
— Мы люди деловые, — улыбнулся я. — Говорим сразу и начистоту. Что вы хотите мне предложить.
— Мы предлагаем вам отказаться от ваших глупых и наивных идей! Вы всерьез хотите дать власть этим отбросам? — резко спросил Райнех.
— Эти отбросы мне неплохо заплатили. А так как прежнего места работы я лишился благодаря вам, теперь приходится наниматься к кому угодно.
— Вот как? Откажитесь поддерживать эту шваль и мы вам заплатим любую цену! Любую.
Чарльз Левингстон сидел спокойно, откинувшись на спинку стула и сложив руки груди, а вот Гюнтер Райнех сразу начал горячиться. Он облокотился на стол и подался вперед.
