В конце концов, барон Манъяри отвел взгляд.
– Никто не поверит в эту историю.
– Хотите провести эксперимент? – спросил Ли.
– Сядьте, барон, – предложил Хафиз. – Нам нужно кое-что серьезно обсудить.
Он кивнул детям:
– Разве этим малышкам не пора в кровать, Дельзаки? Мне неприятна сама мысль о том, что они дышат тем же воздухом, что и это отродье плешивого верблюда.
Ни одна из девочек не чувствовала себя в безопасности без Акорны, так что девушка ушла тоже, провожая детей наверх, где они с Гиллом пели им песни и рассказывали сказки, и обещали, что больше Флейтист никогда и близко к ним не подойдет.
– Почему же вы нам не сказали ничего о том, что видели Флейтиста на руднике? – спросил Гилл. – Вы могли бы узнать его и по видеозаписи, тогда он не подошел бы к вам.
– Я не была уверена, что это он, пока не услышала его голос, – сказала Кетала.
– А что такое видеозапись? – спросила Яна.
– Бедная малышка, – Гилл погладил ее по волосам. – Я все время забываю, что ты так многого не знаешь… Мы поставим здесь видеомагнитофон для вас троих. Вам понравится “Джилл и космические пираты”. У меня есть все серии. Акорна очень любила этот фильм, когда была маленькой…
Всего два года назад, грустно подумал он. Что ж, вес это уже прошло… Как может народ Акорны переносить такое быстрое взросление их детей? У них нет даже времени любить детей – так быстро они превращаются во взрослых людей, живущих своей жизнью..
Когда, наконец, все три девочки заснули, все гости уже разошлись, внизу выключили свет, а в холле и саду царил полумрак. Акорна поднялась:
– Что там происходит? Наверное, нам не нужно было уходить. Что, если он отравил и их?
– С ними остались Калум и Рафик, – заметил Гилл. – Не думаю, что Флейтист был готов к тому, что случилось… по крайней мере, я надеюсь, что он к этому не готов. Мне бы не понравилось, если бы Рафик и Калум придушили эту гадину без меня.
Он осторожно отцепил пальцы Яны от своей куртки и бороды и уложил ее в постель, легко поцеловав девочку в лоб.
– Никакого насилия, – проговорил Дельзаки Ли, появляясь в своем кресле в дверном проеме. – Серьезные переговоры – да; но все завершилось мирно.
Стоявший за его спиной Хафиз улыбался как человек, которому только что удалось продать тринадцать слепых и хромых верблюдов за штуку илликского шелка.
– Если бы я мог сочувствовать этому подонку, – заговорил Калум, – то сейчас я пожалел бы его. Как и любому, кто попал бы между Дельзаки и Хафизом… Надеюсь, джентльмены, вы не объединитесь и не создадите консорциум Харакамяна-Ли. Тогда вы уже через неделю правили бы всей галактикой.
Хафиз и Дельзаки переглянулись.
– Интересная мысль, – одновременно заявили они.
– Ох, – прошептал Гилл на ухо Акорне, – кажется, мы породили чудовище… Пойдем. Пусть дети спят, а мы пока выясним, что за сделку эти двое заключили с бароном, чтоб его черти взяли.
Снова оказавшись в кабинете мистера Ли, Акорна принялась жадно слушать рассказ о переговорах, но результат ее не очень удовлетворил. Ценой за сотрудничество с бароном Манъяри было молчание. Если ему удастся сохранить свое положение в обществе, если не будет никаких слухов о его особых привычках и дополнительных источников дохода, то все запреты на строительство лунной базы на Маганосе будут немедленно сняты. Более того, компания Манъяри предоставит лунной колонии бесплатный транспорт для перевозки всего необходимого оборудования на базу и доставку в к месту продажи всех добытых там минералов сроком на пять лет.
– Чтобы что-то получить, нужно что-то дать, – терпеливо проговорил Ли, обращаясь к Акорне. – Если мы уничтожим Манъяри сейчас, то не сможем больше влиять на него. Если же мы будем молчать, то наш проект будет успешным, и дети будут в безопасности на лунной базе.
– Логично, – заметил Калум.
– Но не удовлетворительно, – добавил Гилл.
Рафик усмехнулся:
– Подумайте-ка вот о чем. Барон только что потерял три четверти своего дохода – или потеряет, как только мы увезем детей – а его компания будет работать на нас в течение пяти лет, причем, если проект окажется успешным, через пять лет она может развалиться. Кроме того, он не сможет рассказать баронессе и своей костлявой дочке, почему они внезапно разорились. Ну как, уже лучше?
– Для начала неплохо, – сказал Гилл.
– Мы покончим с ним, – мягко заметил Ли, – когда все дети окажутся в безопасности. Как говорят, месть – то блюдо, которое лучше всего есть холодным.
– У меня есть кое-какие мысли, – вставила Акорна.
– А ты, – сурово заметил Хафиз, – не будешь показываться на людях, пока мы не получим все необходимые разрешения. Помни: ты была отравлена. Ты очень больна, и твоя жизнь в опасности. Может быть, на некоторое время тебе даже придется умереть.
Акорна выглядела изумленной, но потом заулыбалась.
– Именно так. Мы вовсе не хотим, чтобы Манъяри предпринял еще одну попытку покушения.
Барону Манъяри с трудом удавалось скрывать свой гнев и ярость после того, как он покинул прием у Дельзаки Ли. Впрочем, он особо и не пытался скрывать свои чувства. Его жена и дочь давно и прочно усвоили – в буквальном смысле слова, на собственной шкуре, – как переживать такие вспышки. Баронесса думала, что он разозлился из-за того, что она снова съела слишком много сладостей, Кисла – что он злится на нее за слишком большое внимание, которое она уделяла светловолосому горняку вместо того, чтобы пытаться подцепить кого-нибудь более необходимого для процветания отцовского бизнеса. Баронесса нервничала и все время что-то бормотала, Кисла молчала, стараясь держаться подальше от отца: ей уже несколько раз приходилось объяснять появление множества синяков тем, что она “оступилась и упала”. Что ж, она считала, что это ее плата за курс подготовки навигаторов и за коллекцию новейших флаеров и небольших космических кораблей, находившуюся в ее полном распоряжении. На самом деле, она, конечно, не могла работать космонавигатором: это было бы ниже достоинства ее семьи. Так что ей оставалось принимать дурное настроение барона, побои, которые она иногда от него получала, и строгий контроль за ее расходами как неизбежное зло. Она довольствовалась тем, что могла решать сама: как проложить курс корабля, что есть и как себя вести, когда отец в дурном расположении духа. Она презирала мать, которая объедалась сладостями а потом просила прощения, говоря, что “просто не могла удержаться”, не меньше, чем самого барона. Что ж, думала Кисла; по крайней мере, она-то умеет держать себя в руках.
Барон, размышляя о только что нанесенных ему оскорблениях, не замечал ни жены, ни дочери. Они боялись его: хорошо же, значит, не станут задавать лишних вопросов. По крайней мере, не сейчас. Даже если ему придется уйти в тень и покинуть столицу на несколько лет, его жена побоится спросить, чем это вызвано. Правда, Кисла… Кисла устроит настоящий скандал, когда узнает, что ангар, битком набитый летающими игрушками, ему больше не по средствам. Ему нужно найти способ заткнуть ей рот… Конечно, если до этого дойдет!
