Четверка взобралась на вершину ближайшего холма. За спиной открывался вид на неприветливое серое море. Пятно замаскированного «Квадро» едва угадывалось среди волн. Впереди тянулась извилистая ложбина, густо заросшая низким кустарником.
Жо остановился:
— Рататоск, извини, но не можешь ли ты про это место что-нибудь сказать?
Рата высокомерно глянула сквозь ресницы.
— Трое, милорд Жозеф. Двое в кустах и один левее и позади нас. Поднять?
Лелг обеспокоено шевельнулся:
— Откуда трое?
Но Рата, вне себя от злости, уже позвала. Двое тут же поднялись из кустов шагах в пятидесяти, — эти были чуть присыпаны землей, она сыпалась с лохмотьев одежды и клоков волос. Разлагающаяся кожа сползала со скул, открывая отвратительное месиво, в котором тускло белели кости. Умертвия заковыляли в сторону живых. Третий поднялся неохотно — иссохший скелет, с трудом выбравшийся из глубин сухой земли. Одежда истлела полностью, лишь несколько почерневших браслетов бряцали на тонком запястье.
Оказалось, поднять незнакомых легко. Рата обошлась даже без начального заклинанья. Просто яростно воззвала, напомнила о смертных обидах. И первые двое откликнулись с пугающей готовностью. Приближались, всё ускоряя шаг. В движениях сохранилась живая резкость. Один умертвий сжимал в руке копье, другой все повторял ищущее движение, но черные пальцы ничего не находили у пояса. Вот мертвецы перешли на тяжелый бег…
Жо и Лелг сделали шаг навстречу, заслоняя девушек. Зря. Мертвые жаждали Жо. Ненависть изливалась из гниющего мозга, Рата почти видела тяжелые капли этой ярости, падающие в ломкую бурую траву. Жо лучше отойти. Отойти. Отойти!
Моряки выставили оружие. Мертвецы бежали с пугающей целеустремленностью. Лот-Та упала на колени, поползла, прочерчивая кинжалом в траве защитный круг…
Рата отбросила все отвлекающее. Темная и липкая, как застаревший рыбий жир, ненависть нахлынула высокой волной. Нырять в нее оказалось куда тяжелее, чем в ледяную зимнюю воду. Но они правы. Мертвые всегда правы, потому что у них нет уже ничего, кроме последней обиды. Но вам его смерть не поможет. Растерзать живого, почувствовать блаженный жар живой крови — это лишь ничтожный миг облегчения. Вам нужно другое…
Рата не справлялась. Древний костяк поддался сразу, — осел в траву, обессилено уронив коричневые руки. Но двое свежих умертвий, почти бесчувственные от ярости, тупо жаждали растерзать Жо. Они не поддавались, и Рата перестала их уговаривать. Посулила облегчение, обманув и дав надежду.
До моряков, готовых ударить копьями оставалось не более пяти шагов, когда мертвецы разделились, огибая живых. Кажется, умертвии даже прибавили ходу. Они пробежали мимо, обдав волной невыносимого смрада, снова сомкнулись, и плечом к плечу, неутомимо и бессмысленно устремились к морю. С разбегу упали под откос, исчезли…
Рата, прикрыв ресницы, чувствовала, как они, оскальзываясь на камнях, вбегают в волны, спешат все глубже, глубже…
— О, боги, вонь какая! — Лелг отмахивался копьем от клубов повисшего в воздухе зловония.
— Вонизма, — согласилась Лот-Та, с трудом сплевывая густую слюну.
Рата ничего не чувствовала. Ее окружала не вонь, а плотная горечь засмертной ненависти и соленой воды. Сознание никак не могло оторваться от полупустоты чувств неупокоенных. Они уходили все глубже, двигались все медленнее, вокруг сгущалась темень толщи воды. Высокий сжимал бесполезное копье, и оба мертвеца все острее чувствовали тщетность надежды…
— Рата, Рататоск, ты в порядке? — Жо обеспокоено сжимал ледяную руку девушки.
Девушка раскрыла глаза. Оказывается, стояла и медленно раскачивалась, — как те, под водой. Со стороны, должно быть, казалось, что вот-вот упадет.
Рата вырвала ладонь из руки Жо:
— Вы, милорд, идиот. Скотина вы последняя. Я бы вам харю разбила.
Жо молчал. Лот-Та предупреждающе уцепилась за комбинезон на пояснице подруги. Лелг кашлянул и очень осторожно сказал:
— Рататоск, ведь нам проверить нужно было.
— Проверить?! Ах, вы шуты обсиранные…
Лот-Та успела перехватить небольшой, но крепкий кулачок подруги. Рата боролась с ней, рыча и ругаясь сквозь стиснутые зубы.
— Ты, — милорд туполобый. Ты их убил, герой трахнутый, а потом еще беспокоить пришел?! Да, они тогда за вами от города шли, да, следили. Ты с живыми разбирайся, мальчишка пи….. Да, ты одного из них проткнул, но оба только тебя в смерти запомнили. Пусть бы рвали, козла вытруханного, …. твою …. Они уже ушли, разве причина была их беспокоить? А ты, …., вашу…. Бахвал ублюдский, чтоб тебя…
Рата, наконец, позволила подруге прижаться к спине. По щекам текли слезы, но стыдно не было ни капельки. Никогда тебе, Белка, не стать прежней. Никто не понимает, как неупокоенным тяжело. Слепы и глухи живые, не чувствуют тоски посмертной. Да будь оно все проклято! Одним нужно жить. Лот-Та поймет…
— Прости, — отчетливо сказал Жо. Лицо у него было бледное и несчастное.
— Рататоск, пойдем на корабль, — смущенно попросил Лелг. — Пойдем, пожалуйста. Мы думали, всё не так. Мы думали, это как с Авелем. Пойдем, я речной чай с травами сделаю.
Лот-Та осторожно вытирала косынкой щеки подруги. Рата подумала, что эти дураки не такие уж злобные. Просто не понимают ничего. Вот Лелгу очень страшно некромантки касаться, а взял за рукав, потянул осторожно:
— Пойдем на «Квадро», Рататоск. Нам плыть пора.
— Нет! — в голосе Раты звучала такая ярость, что оба парня вздрогнули. Лишь Лот-Та смотрела печально, но спокойно. — Пусть милорд соблаговолит нам инструмент дать. Топор и лопату в следующий раз берите, когда с мертвецами забавляться соберетесь. От копий толку мало, а нам яму ковырять придется. Дело нужно до конца довести.
Могилу расчищали, естественно, моряки. Жо не пожалел своего меча-катлеса, [16] Лелг копал топориком. Смешанная с мелкими камнями, рыжая земля поддавалась плохо, несмотря на то, что скелет порядком ее взрыхлил, выбираясь на свет. Лот-Та отгребала грунт руками. На костяк, неподвижно сидевший среди колючек репейника, моряки старались не смотреть. Рата сказала, что это женщина, и парни отворачивались, как будто в обнаженности коричневых костей еще оставалось что-то неприличное.
Рата сидела в двух шагах от неупокоенной. Тоска мертвячки, тонкая, едва слышимая, одинокой высокой нотой, терзала сердце. Как Рата ни пыталась успокоить и утешить, мертвая женщина оставалась глуха. Слишком старые кости. Двести лет назад? Триста? В иссушенном сменой тысячи дождей и жгучих летних зноев черепе почти не осталось памяти. Рата знала, что женщину похоронили достойно. Муж, дети и слуги стояли тогда на прибрежном холме. Была весна, и склон буйно зеленел. В бухте покачивались драккары, и сотни гребцов поминали женщину песнями и крепким джином. Она ушла мягко, болезнь давно стала для нее непосильным бременем. Душа должна была отойти легко — в Мире Предков ее ждали. Но в миг последнего просветления женщина попросила не поднимать ее на погребальный костер. Выбрала землю. Потому что…
