11
– Что будет, – спросил Сталин, – если я вызову сейчас Поскрёбышева и предложу ему взять одну из этих пачек?
– Я не знаю, что будет, Иосиф Виссарионович, – признался Коля. – Но, боюсь, ничего хорошего с вашим секретарем после этого не случится.
Ровно через минуту несчастный Александр Николаевич уже стоял в кабинете Вождя и вертел в руках одну из квадратных папиросных коробочек.
– Можете идти, – произнес Сталин, обращаясь к секретарю, и тот, сунув подаренный «Беломор» в нагрудный карман, направился к выходу из кабинета.
«Что же Александр Николаевич сотворит?» – в смятении подумал Коля, и перед ним промелькнули два воспоминания: одно – вчерашнее, другое – двухмесячной давности. Они были яркими, и студент МГУ еще находился под их впечатлением, когда Поскребышева на полпути к дверям вдруг повело в сторону – возле одного из огромных, задернутых легкими шторами окон.
Скрябин понял, что сейчас произойдет (Я так и знал!), и начал уже подниматься со стула, чтобы прийти Александру Николаевичу на помощь, однако рука Хозяина легла юноше на плечо. Вроде бы и веса-то особого в этой руке не было, однако Колю она пригвоздила к месту намертво.
А с Поскрёбышевым творилось неладное. Виляющей походкой он подошел к окну и прямо через штору ткнулся в стекло головой. Ткнулся сильно: раздался звон если не разбившегося, то, по крайней мере, основательно треснувшего стекла. Но это было только начало.
Сталинский секретарь наклонился, подлез под штору – именно подлез, а не отодвинул ее, – и боднул стекло во второй раз. Результат оказался гораздо более явственным: на пол посыпались осколки, а Коля, не удержавшись, поднял глаза на Сталина, словно желая спросить, не довольно ли экспериментировать с папиросами? Но Хозяин глядел на секретаря и руку с плеча своего гостя не убирал.
Поскребышев ломанулся в окно еще раз, а затем, по-видимому, начал просовывать голову в образовавшуюся пробоину: фигура Александра Николаевича под занавеской стала укороченной и согнутой вперед. В следующее мгновение ноги его приподнялись над полом, а тело как будто само собой стало втягиваться в стекольный пролом. Николай заерзал на стуле и мрачно скаламбурил про себя: «Как видно, Поскрёбышева придется отскребать от кремлевской брусчатки». Но тут Сталин снял, наконец, руку с Колиного плеча, и юноша, не задумываясь, перемахнул одним прыжком через стол и кинулся к разбитому окну.
Если бы Скрябин стал отодвигать штору, то его каламбур, несомненно, сбылся бы, и Поскрёбышева пришлось отскребать. Но он схватил секретаря за ноги прямо поверх занавески и потянул на себя, стараясь не делать слишком резких движений, чтобы осколки стекла не пропороли бедняге живот. Поскрёбышев начал извиваться в Колиных руках, совершенно не желая, чтобы его спасали, и еще неизвестно, чем кончилось бы дело, но тут в кабинете появились (вызванные, несомненно, самим Хозяином) два дюжих охранника. Вместе со Скрябиным они втащили-таки внутрь исцарапанного и окровавленного мужчину.
Уже прижатый к полу Поскрёбышев всё еще продолжал неистово дергаться и сделал даже попытку укусить одного из охранников за руку, но тут Николай, выхватив из своей папки несколько исписанных листков, сложил их пополам и подсунул в карман секретаря. А затем извлек оттуда, ухватив через бумагу, злополучную пачку папирос и отнес ее назад – к двум «сестрам», лежавшим в картонной папке.
Едва только Скрябин сделал это, как с Александром Николаевичем произошла удивительная перемена. Только что глядевший выпученными глазами в потолок, он вдруг часто заморгал и стал в тревоге оглядываться по сторонам, явно не понимая, с какой это стати он лежит на полу и почему его держат двое здоровенных мужиков?
– Отведите товарища Поскрёбышева в медпункт, – распорядился Сталин. – Он случайно разбил оконное стекло и порезался им.
Не говоря ни слова, охранники подхватили самоубийцу-неудачника под руки и вывели за дверь.
«Да ведь это же я подтолкнул его! – осенило Колю. – Я только подумал о…
(разбитое стекло в Мишкиной комнате)
(окно туалета на кинофабрике)
…подходящем способе самоубийства, а Поскрёбышев тотчас его реализовал. Как же я раньше не понял! Эти так называемые папиросы – они не суицидальные наклонности в людях пробуждают! Они многократно усиливают любую энергию, в том числе – и ментальную. Поэтому со мной ничего и не случилось, когда я курил сегодня. Сказать ли об этом Сталину?.. Или – промолчать?!»
Принять какое-либо решение Николай не успел. Хозяин, даже не предложив ему снова сесть за стол, произнес с расстановкой:
– Вы с вашим другом проделали большую работу, товарищ Скрябин. Оставьте вашу папку у меня на столе. Участники проекта «Ярополк», о котором вы столько узнали, с ее содержимым разберутся. – И, бесшумно ступая, Иосиф Виссарионович направился к дверям, которые вели в его личные покои.
«А заодно, вероятно, разберутся со мной и с Мишкой», – успел подумать Коля, но Сталин, словно прочитав его мысли, вдруг приостановился. Обернувшись к посетителю, он произнес:
– Думаю, в этом проекте вам и самому стоит поучаствовать, товарищ Скрябин. Тогда и не произойдет никакого нарушения секретности, о чем так переживал Генрих Григорьевич. Такие сотрудники, как вы, там пригодятся.
И, не попрощавшись, Хозяин вновь зашагал к дверям.
– Иосиф Виссарионович! – окликнул его Коля, хоть ему явственно дали понять, что разговор окончен. – Еще два слова!..
Вождь, уже взявшийся за ручку двери комнаты отдыха, полуобернулся к юноше и глянул на него, вопросительно изогнув бровь.
– Во-первых, я хотел спросить: нельзя ли реабилитировать тех кинодокументалистов, которых очернил Семенов. По крайней мере на их семьи не ляжет позор.
Речь шла отнюдь не об одном позоре: об отправке в лагерь для тех, кого обозначали аббревиатурой ЧСИР – член семьи изменника Родины. Конечно, товарищ Сталин это знал.
– Что же, – сказал он, – снять с них позор – это будет правильно. А что во-вторых?
– Семенов пытался использовать для своих экспериментов ребенка – девочку пяти лет, случайно уцелевшую при крушении «Горького». Она сейчас в Морозовской больнице. Нельзя ли распорядиться, чтобы Ягода не чинил препятствий в ее возвращении домой?
– Ну, тут я вам не помощник, – сказал Хозяин. – С этим делом, товарищ Скрябин, вы и сами справитесь. Когда девочку выпишут из больницы, позаботьтесь о том, чтобы родственники забрали ее.
И с этим товарищ Сталин переступил порог своих «апартаментов», так и не произнеся слов прощания, оставив дерзкого гостя стоять посреди кабинета.
