Тот, с кем Николай беседовал за дверью своей комнаты, запертой на ключ, настолько изменился внешне с момента их первой встречи, что мало кто узнал бы в нем теперь крохотное существо из хрустального яблока. Тогда, под землей, он, вероятно, в последний раз принимал причудливый облик, в котором его некогда запечатлел иллюстратор книги великого Парацельса. Теперь давешний гном выглядел почти обыкновенно: он подрос, прибавил в весе, и телосложение его сделалось почти нормальным – хотя и не для взрослого, конечно, человека. Да и костюмом он разжился вполне современным. В темной пиджачной паре, в белой рубашке с галстуком он легко мог бы сойти за циркового лилипута. Впрочем, он при желании мог сойти за кого угодно – недаром Миша Кедров увидел его в образе крохотной старушонки.
– А затем господин Бокий высказался в том роде, что информировать вас о важности вашей персоны для проекта «Ярополк» никакого резону нет, – закончил свой рассказ мнимый лилипут. – И господин Сталин с ним согласился.
– Господин Сталин! – Коля хмыкнул. – Пожалуй ты, Азот, единственный во всем свете называешь его так. Любопытно, что именно они хотят от меня получить?..
Свое имя странный Колин собеседник получил задолго до того 1773 года, когда Генри Кавендиш открыл такой химический элемент – азот. Для алхимиков, с одним из которых гость Николая Скрябина когда-то тесно общался, слово Азот имело совсем другой смысл: означало жизненную силу, исцеляющую больных.
– С вашего позволения, – малорослый субъект склонил голову в поклоне, – не они, а один только товарищ Сталин – видите, и я знаю, как нужно его именовать. И его, конечно, интересуют ваши познания и особые таланты. Но главное – он счел, что его судьба и ваша каким-то образом связаны. И он хочет выяснить, какого рода эта связь.
Коля только хмыкнул.
– А что теперь будет делать Бокий? – спросил он. – Начнет новую эру Ярополка?
– Может, и начнет. Скажем, попробует организовать экспедицию в Тибет – он ведь помешан на поисках Шамбалы.
– Это очень кстати, – заметил Коля; его явно посетила какая-то идея. – Только, сдается мне, если б Шамбала существовала, то англичане за время своего владычества в Тибете давно бы ее нашли.
– Вы правы, милорд. – Азот почтительно поклонился, но в чем именно прав Николай – объяснять не счел нужным.
А Коля объяснений у него и не спросил, только схватился за голову:
– Опять – милорд!
Напрасно он сражался со своим новым знакомцем, пытаясь отбить у того тягу к столь опасному обращению. Тот втемяшил себе в голову, что именно так следует называть Николая. Впрочем, во всем остальном Азот показал себя помощником столь ценным, что Скрябину грех было обижаться на него за это небольшое своеволие.
Милордом он сделался в секретном туннеле метро.
Коле, который сидел, привалившись к стене туннеля, при виде создания из хрустального шара сделалось совсем уж худо. Голова его, казалось, вознамерилась взорваться наподобие прозрачной сферы, из которой появился крохотный субъект, и новый приступ кашля овладел юношей. Кашляя, Николай ощутил на губах странную пену, а когда провел по ним тыльной стороной ладони, то увидел, что рука его перепачкалась в чем-то темном. Ясно было: со своих губ он стер кровь.
Между тем крохотное создание приблизилось к Коле, глянуло на него с явным сочувствием, а затем – затем опустилось перед ним на одно малюсенькое колено и поразительно звучным голосом произнесло:
– К вашим услугам, милорд!
Скрябин чуть было не поперхнулся кровью, которая из пробитого сломанным ребром легкого попадала ему в горло. «Я галлюцинирую!» – подумал он. И, как ни странно, эта мысль привела его в состояние самой беспечной веселости.
– Ты, Азот, белены объелся? – со смешком (от которого его губы вновь покрылись красноватой пеной) вопросил Скрябин. – Какой я тебе милорд?
– Вижу, вы узнали меня, милорд, – кивнул субъект из хрустального шара, явно игнорируя Колино замечание. – Но, впрочем, по-иному и быть не могло.
– Разумеется, узнал. – Коля не переставал смеяться, что для поврежденного легкого отнюдь не являлось благом. – Ты – личный демон Парацельса, и ты был заключен в кристалле, который находился на эфесе его шпаги.
В знак согласия Азот почтительно склонил голову, добавив, однако:
– Так оно и есть, только в кристалле этом я расположился по собственной воле, для удобства моего господина. И, покуда он был жив, мне ни разу не пришлось об этом пожалеть.
Эти слова чрезвычайно заинтересовали Колю, и на миг он позабыл и о своем плачевном состоянии, и о том, что всё, сейчас происходящее, – плод его воображения. С большим любопытством он спросил:
– Выходит, настал момент, когда ты всё-таки пожалел о своем стеснительном положении?
– О, да, милорд. – Облаченное в тогу создание вздохнуло, а затем, упреждая Колины протесты, произнесло: – И прошу вас не гневаться на меня за то, что я именую вас милордом. Обратиться к вам иначе я не могу себе позволить. И обращение это вас смущать не должно: происхождение ваше позволило бы вам носить титул лорда Хантингтона, и фамильный замок должен был бы отойти вам, когда б не препятствия формального свойства.
– Замок Хантингтон? – переспросил Коля, и глаза его раскрылись в изумлении. – Тот самый ирландский замок?.. Помнится, бабушка мне о нем рассказывала…
И воспоминание – галлюцинация внутри галлюцинации, как решил Скрябин, – нахлынуло на него.
Коля сразу заметил ту фотографию: чуть желтоватый снимок размером десять на пятнадцать сантиментов, оправленный в серебряную рамку. Снимок стоял на буфете в столовой, в их с бабушкой ленинградской квартире, но прежде Коля его не видел. Он предположил, что Вероника Александровна для чего-то принесла сюда карточку из своей комнаты, да так ее тут и забыла. Случилось это незадолго до Колиного пятнадцатилетия.
На фотографии было запечатлено строение в средневековом стиле: суровый феодальный бастион времен Данте Алигьери, только выстроенный не в милой Дантову сердце Флоренции, а где-то на Севере, под небом высоким и бледным. Основную часть фотографии занимала гигантская башня с бойницами: прямоугольная в основании, с извилистой трещиной по правому боку, с зубцами по краям. С боков к ней примыкали толстенные крепостные стены, а спереди располагалась башенка поменьше, явно скрывавшая в себе въездные ворота. Строение, несмотря на очевидную его древность, выглядело неприступной твердыней.
Увлеченный разглядыванием снимка, Коля не заметил, как в столовую вошла бабушка.
