— Конечно, я это понимаю. Но она… совершает обряды. А дом у нее заполнен колдовскими амулетами.
— Мне это известно. Я, само собой, не могу запретить тебе посещать ее, если, конечно, сам ты в этих мерзостях участия не принимаешь. Но разве ты не способен донести до нее Истину?
— Да я пытался. Она мне чуть ли на дверь не показала. Больше я уже и не пробовал.
— Ну что ж, — Корентин вздохнул. — Я буду за нее молиться. А ты старайся исполнить волю Божью.
— Гм?..
— Тобою все восхищаются. Ты, наверняка, и сам это знаешь. Ты являешь собой благотворный пример. С некоторых пор на мои проповеди приходит все больше язычников. А проповедников, которых я к ним направляю, встречают дружелюбно. Многие люди стали обращаться ко мне с просьбой о крещении.
Грациллоний нахмурился и, поколебавшись, сказал:
— Я пока не буду, чувствую, что не смогу жить без греха.
— Это сможет лишь святой, сын мой.
— Я буду стараться делать все, что должно, но во мне слишком много злости.
— Мстительности. Но и честности.
— Я все думал, что мне нужно делать. Удалиться в пустыню и молиться там сорок дней или сделать что-нибудь еще в этом роде я не могу. Здесь у меня слишком много работы.
Корентин улыбнулся в бороду:
— И это после наших с тобой уроков…
Голос его зазвучал торжественно:
— Ладно, ответь мне правдиво. Веруешь ли ты в единого Бога, пославшего Сына своего единородного на землю, веруешь ли, что Отец, Сын и Дух Святой спасут нас от грехов наших, веруешь ли в жизнь вечную?
— Да. Я должен. Думаю, что должен.
— Значит, Грациллоний, ты назовешь себя христианином?
— Мне… хотелось бы так себя назвать.
— Пока этого достаточно. По правде говоря, не думаю, что поспешное крещение — хорошая идея. Ты теперь новообращенный, сын мой, не готовый пока принять участие в Таинстве, но брат в глазах Бога.
— Христианин. — Грациллоний покачал в изумлении головой. — И странно, и нет. Я пришел к этому постепенно.
— Чем работа совершается медленнее, тем надежнее будет результат. Надеюсь, так и случится.
Грациллоний помолчал, а потом как в воду бросился:
— Могу ли я, такой, как я есть, жениться на крещеной христианке?
Корентин весело рассмеялся:
— Ха! Ты думал удивить меня? Я только ждал, когда ты задашь мне этот вопрос. Эх ты, бездельник! Верания уже набралась храбрости и задала мне этот самый вопрос.
VI
— А вот и я, — хрипло сказал Кэдок. — Зачем вы меня позвали?
В конфлюэнтском доме Руфиния он чувствовал себя не в своей тарелке, и не из-за того, что дом этот был маленьким и непритязательным, а из-за самого владельца. Руфиний был хуже язычника, потому что абсолютно ни во что не верил, а друзья его — беглые багауды, как и он сам, да к тому же скрывавшиеся в лесах. Под веселой маской он прятал какую-то тайну, и это рождало самые невероятные предположения. Темная комната, заполненная всякими диковинами, лишь подтверждала молву. По небу ходили тучи, отбрасывая колеблющиеся тени на пленку в оконных рамах. Ветер шумел, словно море, а они с Руфинием были похожи на потерпевших кораблекрушение матросов на необитаемом острове.
Руфиний блеснул зубами, одарив гостя быстрой, приводящей в смущение улыбкой.
— Да я с разными людьми встречаюсь, — сказал он на латыни. — Сегодня дошла очередь до тебя. — Он указал жестом на табурет. — Присаживайся. Могу предложить вино, эль, мед. Такого меда ты нигде больше не найдешь.
Кэдок отверг оба предложения.
— Зачем вы это делаете?
— Ты хочешь знать, зачем я тебя позвал? Ну, во-первых, ты отважно сражался, хотя, конечно, это не единственная причина. Тем более что безрассудная отвага отнюдь не достоинство. Грациллоний твой тесть, ставший с недавней поры христианином. Ты стараешься осуществить его планы: делаешь обзор необжитой территории для будущих дорог. Ну конечно, я знаю, чем ты занимаешься. И узнал бы, даже если Грациллоний сам бы мне об этом не рассказал. Я сейчас тоже стараюсь воплотить его намерения и для этого хочу организовать некий синдикат.
— Ну-ну, поосторожнее! — забеспокоился Кэдок. — Я не… В моей работе нет н-ничего незаконного. Я не хочу иметь ничего общего с… людьми, находящимися вне закона.
Руфиний поднял брови:
— С такими, как я?
— Вы это сами сказали.
— Быть может, ты боишься меня выслушать?
— Говорите, — отрезал Кэдок.
Руфиний пошел в другой конец комнаты, достал кувшин, налил меда в две кружки. Занимаясь этим, не переставал говорить. Тон его был ровен, но неожиданно серьезен.
— Пусть уж там Рим как хочет, а мы должны организовать оборону. На армию мы полагаться не можем. Ты, должно быть, и сам это знаешь. Скотты проглотили бы наш гарнизон вместе с резервами и даже не поперхнулись бы, приди они на Одиту, а не на побережье. Грациллоний поднял войско (между нами, и правильно сделал, что поднял) и задал им трепку. Но какой ценой! Больше этого не должно повториться. Обычный человек, что был там, или же тот, кто слышал об этом сражении, рад победе. Однако если он не дурак, то, наверное, видит теперь, какие потери несут люди нетренированные и недисциплинированные. Он поймет, что выжил только потому, что, к его счастью, так сложились обстоятельства, и такого везения ему больше не выпадет. Случись новая заварушка, и он поступит умно, если побежит прятаться. Я и сам бы так поступил на его месте. А ты?
Он вернулся с кружками и насильно сунул одну из них Кэдоку.
— Мы должны со смирением принять то, что Господь нам посылает, — возразил гость.
— Так это Он послал нам скоттов? — усмехнулся Руфиний. — А саксов? Ты ведь жил в Исе и помнишь франков. Что было бы, если Грациллоний смиренно сдался бы им?
— Но мы не имеем права противостоять Риму. Т-тогда мы окажемся между двух огней.
— Мы найдем обходные пути, — миролюбиво сказал Руфиний. — Сегодня я жду от тебя принципиального согласия.
— Почему не Грациллоний говорит со мной об этом? — потребовал ответа Кэдок.
— У него просто нет такой возможности. Он слишком на виду. Да у него и нет способностей к таким разговорам. Он предвидел такое развитие событий, но не учел мелких маленьких трудностей, — засмеялся Руфиний. — Кроме того, последнее время он слишком занят.
— Помолвкой?
— Чем же еще? Надо же бедному человеку дать немного радости. Последние годы у него не так много было счастливых минут.
Слегка успокоившись, Кэдок пил мед. Он и в самом деле был очень хорош, пикантный, напоенный чабрецом и розмарином.
— Она хорошая девушка, — сказал он, — и набожная.
— И под этой нежностью стальной стержень. Порадуемся за него.
