На бледном лице герцога вспыхнули глаза, я видел в них безумную надежду, что да, церковь все остановит и спасет его за признание вины и щедрый дар монастырям.
— Тогда, — сказал он, — я откланиваюсь и постараюсь дождаться великого инквизитора.
— Разумно, — сказал я, — со своей стороны постараюсь притормозить с продвижением войск… Мне вообще-то не нравится топать обратно слишком уж издалека!
Герцог отвесил учтивый поклон и вернулся к своему коню. Лорды ждали, рассматривая моих военачальников, а когда герцог развернулся и послал жеребца рысью прочь, двинулись за ним следом, с моими раскланивались очень учтиво и без признаков вражды.
Я наблюдал, как они красиво уносятся на запад, Альбрехт подошел и встал рядом, следом подошли и другие лорды и военачальники.
Граф Меганвэйл сказал с неудовольствием:
— И зачем вы себя так принижали перед герцогом? Мы от вас требуем того, мы вас бесчеловечно заставляем делать это…
— Я говорил герцогу, — объяснил я, — но адресовал его лордам.
Он хмыкнул:
— И что?
— А вы думаете?
Он пожал плечами:
— Побурчат, позавидуют, что у вас лордам такое своеволие, тем и кончится.
— Вряд ли, — сказал я. — Не в этих условиях. Они и так втихомолку винят герцога за неразумное поведение, из-за чего наше вторжение стало неизбежным.
— Надеетесь на раскол?
— Очень, — ответил я.
— Да, это нам бы облегчило, — согласился он.
— Я на это не просто рассчитываю, — сказал я наставительно, — я над этим работаю.
Армия продолжала двигаться тремя мощными клиньями. Иногда местные бароны успевали собрать дружины и выставить навстречу, но их сшибали, практически не замедляя ход.
Я подумал, что сэр Растер с его вспомогательным контингентом троллей будет очень доволен, большими войсками руководить не силен, а вот во главе небольших отрядов он просто незаменим.
До столицы, Истанвила, осталось трое суток пути, когда сторожевые отряды сообщили, что примчался на взмыленном коне очень знатный ламбертинец и просит срочной аудиенции.
Я с Альбрехтом и Меганвэйлом рассматривал карту, намечая, как сомкнуть кольцо вокруг столицы. Они оба насторожились и посмотрели на меня.
— Выйду навстречу, — сказал я. — Не стоит, чтобы он видел нас за картой. Пусть наша операция возмездия выглядит все еще прогулкой.
— Не перехитрите себя, — сказал Альбрехт, — ваше высочество.
Я вышел на свежий воздух, успел отойти к костру, где усталые после изнурительного перехода воины жарят мясо, переговорил с ними.
Прогремел сухой стук копыт, в лагерь влетел на взмыленном коне всадник в легких доспехах, без шлема, ветер красиво треплет волосы, с плеч ниспадает плащ с вычурным гербом.
Он спрыгнул на скаку и, бросив повод одному из воинов, бросился к нашему шатру. Я наблюдал настороженно, прикидывая, что могло случиться, если вдруг не то, на что рассчитываю в коварных планах, далеких от рыцарского разрешения ситуации, и выстраивая доводы веером, как карты, чтобы в нужный момент выхватывать самые подходящие.
Через некоторое время, когда ему объяснили, что мое замечательное высочество не сидит в шатре, а отечески заботится о воинах, он выскочил и оглядывался так судорожно, словно от того, увидит меня сейчас или через минуту, зависит существование всего герцогства.
Кто-то из воинов указал ему в мою сторону, как я видел краем глаза, он бросился ко мне со всех ног.
— Ваше высочество! — вскричал он загнанным голосом. — Граф Дэниэл Чарльз, лорд Кандорска и Святой Пустоши…
Я прервал:
— Да, вы были в свите герцога. Вижу, вы крайне спешите, что случилось? И оставьте церемонии ввиду чрезвычайных обстоятельств, можете говорить без предисловий.
Из шатра вышел Альбрехт и посмотрел на меня с укором, но я ответил взглядом, что, дескать, полминуты ничего не дадут, зато покажут меня демократом и продемонстрируют мою готовность все бросить и внимательнейшим образом слушать этого графа, что ему, несомненно, польстит, а мою репутацию приподнимет еще выше, хотя она и так уже выше некуда, в небосвод уперлась.
Граф вскричал с благодарностью:
— Спасибо, ваше высочество!.. Я спешу сообщить вам, что после вашей проникновенной и столь мудрой речи мы задумались еще больше о действиях нашего сюзерена. Он был не прав, схватив вашу жену и заключив ее в темницу. Это мы говорили и раньше, но он не хотел слушать. А теперь мы видим, к чему это привело…
— И? — спросил я.
Он сказал жарко:
— Мы собрались и решили отстранить его от трона!..
Я сказал медленно:
— Да, он это заслужил. Но… что вы ждете от меня?
Он сказал быстро:
— Чтобы вы остановили продвижение ваших войск!.. Герцог больше не сюзерен Ламбертинии. Мы изберем более достойного, мудрого и осмотрительного государя.
— Простите, сэр Чарльз, — сказал я с сильнейшей неловкостью в голосе, — у меня нет оснований не верить вам, безусловно достойному патриоту Ламбертинии! В вашем лице я вижу черты благороднейшего человека, а в ваших глазах горит огонь веры в справедливость и демократические ценности донельзя гуманного общества, которые мы все, естественно, а как же, разделяем. Однако, чем общество гуманнее и демократичнее, тем меньше доверия честному слову, а также слову чести. Требуются неопровержимые доказательства подлинности случившегося, уж извините, но таковы правовые процедуры в правовом обществе.
Он вспыхнул, но сдержался, спросил отрывисто:
— Какие еще вы хотите гарантии, если моего слова чести недостаточно?
— Мне достаточно, — заверил я, — потому что я сам рыцарь и даже паладин! Но я еще также избранный рыцарством Армландии на высокий пост гроссграфа, потому я и подотчетен, и контролируем, и отвечаем. Именно армландские лорды спросят у меня, а где… ну, пусть не голова герцога, то хотя бы он, связанный и в кандалах?
Он стиснул челюсти, сказал с усилием, подавляя гнев:
— Нам кажется, вы слишком много дали воли… своим подданным.
— Много, — согласился я с печалью. — А это такое тупое быдло, что ни о чем, кроме бабе и выпивки, знать не желает! Но, увы, у нас правовое гуманистическое государство с базовыми либеральными ценностями, ничего не могу поделать, ибо не получил этот трон по наследству, а был избран… а что значит, увы, подотчетен. Потому войдите в мое положение, я вам верю, но моим лордам нужны доказательства. Где сейчас герцог?
Он сказал с неохотой:
— В своем дворце. Но он ощутил наше недовольство… очень серьезное недовольство, ваше высочество! Говорят, даже усилил охрану своих покоев.
— Да, — пробормотал я, — это серьезно.
— Очень серьезно, — подтвердил он.
