— А Йорун разве этого не понимал? — спросил Фьольвир.
— Понимал. И смеялся.
— Почему?
Незнакомец повел плечом, словно ему что-то жало в подмышке.
— Иные боги ведь не умней людей, — сказал он. — Те, что пытались выкрасть шкатулку, пропадали в ней, едва ее коснувшись. А Йорун с моей помощью их потом выпускал. Как жучков или мушек, попавшихся в ловушку. Хохотал, знаешь, до икоты. Стыдил: что ж ты, Гремнир! Что ж ты, Крайя…
— А если бы кто-то сообразил, что для того, чтобы завладеть шкатулкой, не обязательно хватать ее самому?
Незнакомец несильно толкнул Фьольвира в плечо.
— Так и случилось, арнасон. В непробитой голове — умные мысли. Догадаешься, кто сообразил?
Фьольвир перебрал в уме всех богов, которых знал. Аттитойне, Спаллир, бог ветра и облаков, Ульдафьоллир, бог удачи. Потом — Хверлуф, ваэн южного леса, обросший мхом белый олень, и Дольфур, резчик скал, сам похожий на камень. Потом Гойнир, бог глины и гончарного мастерства, Калнир, бог оружия и железа, Кейса, богиня урожая. Еще — Ситтим, богиня дома и домашнего очага.
Вряд ли, подумал Фьольвир, мелкие боги бывали во дворце Йоруна. Боги постарше, пожалуй, и бывали, но кто бы их допустил в личные покои? А сил проникнуть туда незамеченными у них нет и подавно.
— Долго тужишься, арнасон, — сказал незнакомец.
Фьольвир сморщился — не мешай.
Значит, это боги верховные, продолжил размышлять он, близкие или Йоруну, или Наккинейсе, или обоим вместе. Которые могли входить во дворец Копьеносца, как к себе домой. Это братья Стергрун и Офнир, Крайя, Липпа, бог войны и бедствий Кеххиль, стерегущий ворота во тьму, бог вина и развлечений Тоэльдир и, наверное, богиня врачевания и мира Зебна.
Стергруна и Зебну Фьольвир сразу отмел. Во всех сказаниях, что он слышал, ни бог порядка, ни богиня мира никогда не участвовали ни в каких интригах, не старались никого подсидеть, а всегда выступали судьями и примирителями. Пожалуй, божественные склоки и перепалки были также далеки и от Липпы. Немая богиня весны и птиц тенью следовала за своим Офниром, и не имела не только голоса, но и, похоже, своего мнения. Никто не понимал, думает ли она о чем-то или ком-то еще, кроме мужа. Об этом даже существовало отдельное сказание. Называлось: «Посрамление Тоэльдира».
Собственно, с Липпой можно было исключать и Офнира. Вспыльчивый, задиристый, насмешливый бог часто спорил со старшими братьями, был горяч и порывист, но на место Йоруна никогда не претендовал. Правда, из-за простодушия часто позволял манипулировать собой что Кеххилю, что Тоэльдиру, что Наккинейсе.
И все же нет, нет, в то, что охоту на шкатулку затеял бы Офнир, Фьольвир не верил.
Крайя, по словам незнакомца, один раз уже попалась и вряд ли решилась бы на новую попытку. Кто оставался? Кеххиль? Он мог. Но все, что интересовало по сказаниям Кеххиля — это война с вахенами. Ради этого сажать в шкатулку Йоруна и прочих несогласных богов… С кем бы Кеххиль остался тогда на пороге тьмы?
Значит…
— Ну, арнасон!
— Тоэльдир! — выкрикнул Фьольвир.
Незнакомец похмыкал.
— Ну, если быть честным, ты где-то рядом. Еще попытка, арнасон. Драться ты не любишь, так дай простор уму. Тут богов-то, кто мог влезть в покои к Йоруну, — по пальцам пересчитать.
Фьольвир стиснул бороду в кулаке.
— Жена! Наккинейсе!
— Кто?
Незнакомец захохотал, склонился. Лоб его боднул Фьольвиру грудь.
— О, мой бедный любитель потанцевать на полянке! — всхлипывая, проговорил он. — Конечно же, Наккинейсе принесла мужу злосчастную шкатулку, чтобы потом украсть! Только об этом и думала, пока шла с подарком дорогому супругу. Одно же не противоречит другому, нет? Кстати, знаешь, как она ее несла? Я ее нес!
— Погоди!
Фьольвир оттолкнул незнакомца, чтобы не лез к нему со своим пустым, насмешливым лицом, и, отвернувшись, уткнулся взглядом в черноту воды впереди. Волны то и дело одевались шапками пены. Ветер крепчал.
Не Тоэльдир, не Наккинейсе. Не Кеххиль же в самом деле? А кто еще остается?
— Зачем ты вообще мне про шкатулку рассказываешь? — раздраженно спросил Фьольвир.
— Как зачем? — удивился незнакомец. — В ней же все и дело!
— Как — в ней?
— Потому что все боги, мой арнасон, сейчас в ней!
Глаза Фьольвира расширились. Он понял.
— Хэнсуйерно! Это был Хэнсуйерно!
Незнакомец захлопал в ладоши.
— Верно, арнасон, верно! Наконец-то и ты сообразил! Кому как не Экке Хэнсуйерно, сосланному в посмертный мир, стерегущему мертвецов и их сны, питать тихую ненависть к сложившемуся порядку? Ведь он был равным Йоруну! Он вполне мог бы сидеть вместо Копьеносца в Небесном дворце. И Наккинейсе… Ты знал, что они с Йоруном вместе добивались ее?
— Нет, — сказал Фьольвир.
— Так знай. И, кстати, там все было не так уж и однозначно с выбором. Йорун, в сущности… Но не будем об этом, пожалуй.
— Постой! Хэнсуйерно же тоже бог!
— Да. Только он послал за шкатулкой своего слугу, наделил того божественной невидимостью, и тот совершил подмену. Даже я, если уж на то пошло, ничего не заметил. На столике у Йоруна осталась стоять точно такая же шкатулка, но с правильной руной «энхуз», пустая и бесполезная. В которую бог, если захочет, конечно, спрячется, но вот и выбраться из нее ему не составит труда. А настоящая шкатулка отправилась в подземный дворец Хэнсуйерно.
Фьольвир заметил, что слушает незнакомца, пустив слюну, и закрыл рот.
— А дальше?
— Дальше? — пожал плечами спутник. — Дальше очень просто. У слуги, очень сильного макафика по имени Мтаг, имелось собственное мнение, как использовать шкатулку Телеотта. Догадаешься, кто оказался первой его жертвой?
— Хэнсуйерно?
Незнакомец кивнул.
— Оба. И Экки, и его жена, Оккима-Лаити. И еще десяток богов и божков, населяющих посмертный мир.
— Но как же остальные боги?
— А что остальные боги? Они же — боги! Разве есть им дело до чего-то, кроме себя? Ну, пропали Экки с женой. Разве они уже уединиться не могут? Могут! Согласие да любовь! Вообще, чем меньше этот противный рогач мозолит глаза со своей змеей, тем легче дышится. По крайней мере так было сказано в кругу вполне солидных богов.
— Но как Мтаг…
— Здесь проще простого, — отмахнулся незнакомец. — Еще Хэнсуйерно подгадывал кражу шкатулки к большому празднику, Дню обуздания изначальной тьмы. А большой праздник у Йоруна — это пир, на котором обязаны отметиться все боги и даже ваэны без исключения. Могу тебе сказать, арнасон, не так-то просто рассадить двести пятьдесят не самых покладистых существ.
— Но Хэсуйерно…
— Я же говорю, там особые отношения, — скривился незнакомец и обстучал топорик о ногу, сбивая каменную чешую с лезвия. — Особые! Присутствие бога посмертного мира как бы изначально не предполагалось. Хотя ему и выделен был любимый костяной стул.
— А как же Мтаг проник туда? — спросил Фьольвир.
Незнакомец усмехнулся.
— Как, видимо, и планировалось Хэнсуйерно изначально. Не сам же бы он принес шкатулку на пиршество. Мтаг сыграл роль одного из слуг.
— И что, подходил к каждому богу? А другие не замечали, что их соседи — хлоп! — и исчезают бесследно?
— Ох, все было не так. Ты бежишь впереди рассказа, арнасон, как впереди бога. Здесь ты стремителен, как никогда. Так бы на Коггфальтаддира забирался и по его загривку прыгал.
— Я прыгал! — заявил Фьольвир.
— Ты прыгал…
Незнакомец умолк. Его безликое лицо сложилось складкой.
— Сейчас я думаю, — негромко продолжил он, словно пребывая в задумчивости, — что это было что-то вроде проекции шкатулки на окружающие предметы. Как будто на короткий миг все, к чему прикасались боги на пиру, сделалось стенкой, крышкой, плашкой, руной шкатулки. Так просто не объяснишь. Когда Йорун, подняв чашу, провозгласил здравицу всем присутствующим, вместе с ним одолевшим изначальную тьму, и тюры, то есть, боги, и ваэны слитно вскинули кубки…
Последовал тяжелый вздох.
