ты и как здесь очутился?
— Я воин, был им. Теперь охотник. Моё племя погибло в сражении с другим племенем. Ты позволишь мне остановиться у тебя?
— Нет! — вскрикнула девушка. — Мне нельзя, я… я… не могу ни с кем жить…
— Ты боишься?
— Д-да… нет… не знаю. Но тебе нельзя тут быть, никому нельзя.
— Я тебя буду защищать. И тебе не надо будет больше заботиться о хворосте и еде.
Девушка молчала: было видно, что она с трудом на что-то решается. Наконец, она сказала:
— Хорошо, оставайся, но я не знаю, что дальше произойдет.
Охотник сел рядом, развернул её к себе и решительно взглянул ей в глаза. На мгновение в голове его помутилось и он увидел перед собой красивую, с зовущим взглядом женщину. Она была так пленительно хороша, что он уже больше не сдерживался. Вскоре, обессиленный, охотник провалился в глубокий сон. Он просыпался мучительно долго. Что-то не давало двигаться рукам и ногам. Он открыл глаза, увидел себя привязанным за запястья и лодыжки прочными путами. Девушка стояла перед очагом и нагревала на огне нож.
— Что ты делаешь? Развяжи меня! — он пытался вырваться из пут, но узлы на веревках только туже затягивались.
— Ты первый из мужчин, который переступил порог девственной ведьмы. Ты зародил во мне новую жизнь. Ты должен умереть!
— Но почему?
— Чтобы новая ведьмочка, зачатая тобой, обрела силу — нужна кровь. Твоя кровь. Ты ведь хочешь, чтобы твоя дочь выросла красивой и здоровой? Хочешь, хочешь… я вижу это по твоим глазам…»
Бабушка остановилась, сделала глоток из чашки, наблюдала, какое впечатление производит рассказ на молодых людей. Внучка поежилась, плотнее прижалась к плечу Пети. Она с тревогой стала припоминать, что отца у ней никогда не было. Что на все расспросы о нем, мать с бабушкой отмахивались и говорили, что он их бросил. Она как завороженная слушала неспешный рассказ и боялась. Не только перебить бабушку, даже подумать, о чём смутно начала догадываться. Петя чуть склонил голову и беззвучно что-то шептал. Бабушка поставила чашку, продолжила:
«Девушка подошла к охотнику и занесла над ним нож. Он смотрел на неё и не мог отвести глаз от этой колдовской красоты. Чем дольше он смотрел в её глаза, тем глубже погружалось его сознание в этот бездонный взгляд, полный очарования. Он уже хотел утонуть и сгинуть в нем. Девушка резко опустила руку и нож воткнулся ему в глаз.
— Будь ты проклята и все твои поколения! — разнесся вой из пещеры и многократно отразился от камней и скал. Она выдернула нож и сразу же вонзила его в другой глаз.
Он извивался на топчане, не в силах вырваться из пут. Сдавленное рычание из глотки стало затихать и прекратилось.
— Ты не хочешь мне ещё что-то пожелать? Напоследок? — спокойно спросила она.
— Делай своё дело и знай, что отныне все ведьмины потомки будут стоять перед выбором между любовью и продолжением рода.
Страшная гримаса исказила лицо девушки. Она вмиг превратилась в старуху с всклокоченной шерстью на голове вместо волос, затряслась и в бешенстве воткнула нож в сердце охотника».
Бабушка отпила из чашки. Петя смотрел на неё глазами, полными ужаса.
— Н-нет, н-не… этого не может быть. Этого не может быть! Скажи, — схватил он подругу за руку, — скажи, что это всего лишь легенда, никакая не традиция. А вы, а вы, пожилой человек, как вы можете такое рассказывать…
Марина печально смотрела на друга. В её глазах стояли слёзы. Она знала, что ей предстоить сделать. Она влюбилась в Петю, но выбор ей не подвластен. Марина умоляюще посмотрела на бабушку в надежде, что можно как-то это всё отменить, сделать не так, что есть какая-то брешь в традиции… Бабушка покачала головой — нет.
— А какое сегодня число? — обрадовавшись вероятной возможности отменить традицию, спросила девушка.
— Д-двадцать в-второе д-декабря… к-как в легенде, — прошептал Петя.
Ребята переглянулись, а когда повернулись к бабушке, то увидели, что её нет на кухне. На столе лежал нож, которого внучка никогда прежде не видела, но который оба признали за нож из рассказа. Они смотрели на него как завороженные. Внучка начала еле слышно шептать и наконец Петя стал различать её слова:
— Я не хочу, я не хочу тебя убивать, — повторяла она все громче.
— Что ты, что ты, успокойся, давай, уйдём отсюда… — прижал он Марину к себе и осторожно поцеловал ее в глаза.
— Куда это вы собрались? — послышался голос бабушки. — Поздно что-то менять. Обычаи возвращаются! — неожиданно громко и властно сказала она.
Ребята оглянулись и увидели перед собой женщину с колдовской красотой вместо бабушки.
— Не бойся, Петя, — сказала она, всё глубже проникая взглядом в его сознание, — ты ведь хочешь, чтобы твоя дочь росла красивой и здоровой? Вижу, что хочешь… хочешь…
Он уже желал умереть, но только оставаясь в плену её воли.
— Значит, мой папа жив? — Марина пыталась вопросом отвлечь женщину.
— Да, Марина, жив. Он не подпал под одно из главных условий традиции — в ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря. Где он — мы не знаем. Так лучше для него.
— Неужели ничего нельзя изменить? — в словах Марины слышалось отчаяние.
— Тьма возникла раньше Света. И Тьма позаботилась о том, чтобы Свет не стал слишком ярким. Тьме нужны в помощь хтонические силы. И мы, ведьмы, к ним относимся, — ответила женщина голосом бабушки.
— Но я не хочу-у-у!.. — закричала Марина.
— На нас наложено проклятье силой, равной нам. Никто его не может снять.
— Кем же был этот воин? — тихо спросил Петя.
«Охотник сделал последний судорожный глоток воздуха. Из обезображенных глазниц поднялась чёрная дымка, которая начала загустевать и постепенно превратилась в вязкую, слизкую черную массу. Комок подплыл к ведьме и начал затекать в неё через ноздри. Она пыталась помешать ему, но слизь расплывалась меж пальцев, собиралась в носу и проникала всё глубже, пока полностью не исчезла в ней. Ведьма опустилась рядом с трупом, ласково потеребила его волосы и заплакала».
— Теперь вы услышали всё, — сказала женщина. — Охотник потому и выжил один из всего племени, что был колдуном. Люби, убивая — таково наше проклятие. Такова традиция ведьминого Нового года. И сегодня вы её совершите.
Марина подошла к Пете. Слёзы катились по ее лицу. Она обняла его, поцеловала:
— Я всегда буду любить тебя, милый мой… — затем взяла нож и, глядя ему в глаза, вскинула руку, а после резким движением вонзила нож в себя.
— Не-е-ет!.. — не
