Весьма массивный и жилистый, на первый взгляд Стигиец мог показаться медлительным, но это было совсем не так. На поворотах и когда становился на дыбы он поражал быстротой и проворностью. Другие жеребцы подобного сложения обычно не отличались особой выносливостью. На Стигийце отец всегда ехал до конца, даже в тех случаях, когда другим ездокам приходилось в пути менять лошадей.
Этот конь был темно-бурым, а по бокам, на животе и на носу — более светлым, каким-то желто-коричневым. На его теле светлели и другие пятна — на ребрах красовались следы от шпор и ударов кнутом.
— Вот его уздечка и седло, милорд, — услужливым тоном произнес Пенрод. Теперь, когда я сказал, что Стигийца не следует убивать, конюх успокоился и вернулся к своей обычной уважительной манере. — Если хотите, можете прокатиться. Хотя для него сейчас лучше просто выйти на свежий воздух. — Он кашлянул. — Я предложил включить его в план случки, но ваш дядя категорически против. Говорит, что этого нельзя допускать, по крайней мере пока Хурогом будет править он.
Крайняя учтивость Пенрода часто вводила в заблуждение и более умных людей, чем Дарах, например, моего отца. Во время разговора с главным конюхом у них складывалось ложное впечатление, будто он согласен со всем, о чем они толкуют.
Наверняка Дарах был убежден, что Пенрод уговорит меня убить Стигийца. Это его заблуждение могло сыграть в мою пользу. Не исключено, что милейший дядюшка намеревался за два года своего правления расположить к себе прислугу, а потом при всеобщей поддержке так и остаться на моем месте.
Однако некоторые из людей были уже преданны мне.
Что касалось Пенрода, ему я явно нравился. И больше потому, наверное, что я с должным уважением относился к его работе.
Пенрод был человеком умным. В противном случае он не продержался бы и года на столь ответственном посту, ведь их с отцом взгляды на жизнь существенно различались.
— Думаю, Стигийца не следует держать в этом стойле, — проговорил я после непродолжительного молчания. — Здесь слишком тесно, слишком темно. Мне, к примеру, тут не нравится. Возможно, и ему тоже.
Я передернулся, вспоминая мрак узкого туннеля, в котором побывал сегодня.
Конюхи, удерживавшие жеребца, уже выбивались из сил. Сам конь тоже начинал устало фыркать. Я смотрел на эту божью тварь и сознавал, что теперь многим обязан ей. И не понимал, почему не прыгаю от радости.
— Но все стойла одинаковы, милорд, — растерянно пробормотал Пенрод.
— Загон у старой конюшни был построен специально для жеребцов, — спокойно пояснил я. — Только проверьте, исправны ли задвижки на воротах.
Несколько мгновений Пенрод смотрел на жеребца. Потом перевел взгляд на меня.
Загон для жеребцов использовался для случки их с кобылами. А поле, где гуляли кобылы, отделял от загона деревянный забор. Если бы кто-нибудь по случайности (или намеренно) оставил ворота не запертыми на задвижку, то Стигиец спокойно мог случиться с любой кобылой, которая подпустила бы его к себе.
Пенрод все прекрасно понял.
За два года правления Хурогом мой дядя мог завоевать доверие хурогского народа. Я же должен был позаботиться о том, чтобы по прошествии этого времени люди пошли бы за мной, а не за братом моего отца.
Мне стоило уже сейчас дать понять Пенроду, что я представляю собой нечто большее, чем все привыкли думать.
Я многозначительно подмигнул ему.
Это произвело на него сильнейшее впечатление. Он смотрел на меня, не моргая, совершенно ошеломленный. Я понимал его чувства: непросто за столь короткое время признать, что знакомый тебе вот уже девятнадцать лет человек совсем не такой, каким ты его воспринимал.
— Я велю перевести его в загон, — придя в себя, пробормотал Пенрод. — Он ведь и в самом деле, как вы и сказали, ненавидит тесноту и темень.
Его голос прозвучал несколько неестественно и натянуто, но я чувствовал, что в нем все ликует.
— Темень, — задумчиво повторил я. — Говоришь, он ненавидит темень…
— Совершенно верно!
Губы Пенрода расплылись в едва сдерживаемой улыбке.
Итак, Пенрод готов выполнить мое указание, торжествующе подумал я. То есть он пойдет наперекор воли дяди. Отлично. Можно не сомневаться, что его примеру в отношении меня последуют и другие конюхи.
А это в итоге могло привести ко всеобщему изменению мнения обо мне — старшем сыне умершего сегодня Хурогметена.
Я задумался. Было трудно определить, нужна ли мне все еще маска тупицы. Или уже настала пора изменить правила игры?..
Еще раз внимательно оглядев отцовского коня, остановившись взглядом на его желтом носу, я вспомнил почему-то про цветы, что росли в одном из маминых садов.
Выдержав паузу, во время которой я упорно боролся с улыбкой, едва не заигравшей у меня губах при мысли о том, как бы отреагировал на мою выходку отец, я сказал:
— «Стигиец» слишком сложно выговаривать. Я назову его Нарциссом.
Сиарра встрепенулась, повернула голову и уставилась на меня, как на сумасшедшего.
— Нарцисс… — повторил Пенрод, растерянно почесывая затылок.
Наверняка, будучи опытным конюхом, он побаивался, что подобная кличка может пагубно повлиять на нрав скакуна. Его подчиненные смотрели на нас во все глаза.
Поразмыслив, Пенрод неожиданно для всех улыбнулся и кивнул:
— Неплохая мысль. Бояться жеребца по имени Нарцисс никому и в голову не придет!
Я повернулся к остолбеневшим от удивления конюхам.
— Отведите Нарцисса на тренировочную площадку и снимите с него это железо. Мне понадобится кнут — такой, при помощи которых мы тренируем молодых жеребцов, — еще пять или шесть медных котлов и пустой мешок из-под крупы. Пенрод, пошли кого-нибудь на кухню, пожалуйста.
Мне нестерпимо захотелось заняться Стигийцем… вернее, Нарциссом. Я подумал, что для более близкого знакомства со своим новым конем не обязан дожидаться момента, когда тело отца остынет. У меня не было и малейшего желания тратить время на притворную скорбь. Я мечтал как можно быстрее сделать Нарцисса своим.
На тренировочной площадке я встал подальше от круговой дорожки для бега. Для начала эта мера предосторожности была крайне важна. Избавить животное от привычек, приобретенных на протяжении целых четырех лет, — задача не из легких. На это необходимо потратить не один и не несколько дней, а гораздо большее время. Но я надеялся, что удача мне улыбнется и мы со Стигийцем добьемся успехов в максимально короткие сроки.
Дав жеребцу возможность осмотреться, я перешел в центр круга. В одной руке у меня был мешок с котелками (я пытался не греметь ими), во второй — кнут длиной в два моих роста.
