– Брат, нам, пожалуй, лучше уйти, – замечает Фрамин и разрезает ткань палатки кончиком трости.
Когда они выходят прочь, крышка гроба медленно поднимается…
Позади них истошно вопят: «Мошенники!», «Верните наши деньги!», «Полюбуйтесь на них!»
– Какие дураки эти смертные, – усмехается зеленый человек, один из немногих живущих, способных сказать так и знать почему.
* * *
Он мчится вперед, пересекая небо на спине огромного зверя из вороненой стали. У зверя восемь ног, и копыта его – алмазы. Он вдвое больше, чем любая из лошадей, а голова его сверкает золотом, как у китайского демона-пса. Лучи голубого света бьют из ноздрей, и хвост его – три антенны. Он летит сквозь бездонную тьму, что лежит между звездами, и медленно перебирает стальными ногами, переступая из ничего в ничто, но каждый шаг его вдвое длиннее предыдущего, хотя и длится столько же, сколько самый первый. Бесчисленные солнца проносятся мимо, исчезают позади, вспыхивают и гаснут. Он как тень скользит сквозь миры, пронзает туманности, все быстрее и быстрее – а искрящихся вихрях звездопада и непроглядности вечной ночи. Говорят, что если дать ему размяться, он сможет перешагнуть Вселенную за один шаг. Что случится, если после этого он продолжит свой бег, не знает никто.
Его всадник когда-то был человеком. Он тот, кого называют Стальным Генералом. Нет, он не закован в стальные латы, само его тело из стали. И пока он скачет так, отринув все человеческое, его взгляд устремлен в пустоту, а рука лежит на бронзовой чешуе, покрывающей шею его скакуна. Он держит четыре повода, тонких, как шелковые нити, на кончиках пальцев левой руки. На мизинце он носит кольцо из выдубленной человеческой плоти, ибо для него было бы бессмысленным и странным носить украшение из металла. Плоть эта некогда была его плотью.
Куда бы он ни ехал, он возит в себе складное пятиструнное банджо – там, где когда-то давно было его сердце. Когда он играет на нем, то превращается как бы в Орфея наоборот, и люди послушно следуют за ним в ад.
Еще он один из немногих во всей Вселенной мастеров темпоральной фуги. Рассказывают, что ни один человек не может прикоснуться к нему, пока он сам этого не позволит.
Скакун под ним когда-то был лошадью.
* * *
Взгляните на мир Блис с его красками, с его смехом и его ветерками? Взгляните на мир Блис так, как смотрит на него Мегра из Калгана.
Мегра – няня в семьдесят третьем калганском центре родовспоможения, и она знает, что любой мир – это дети. На Блисе около десяти миллиардов человек, и каждый день приходят все новые, а уходит совсем немного. Болезни безобидны. Детской смертности нет. Вопли младенцев и смех их родителей – вот они, звуки Блиса.
Негра из Калгана смотрит на Блис безмятежно-голубыми глазами. Волны светлых волос падают на обнаженные плечи, лишь две непослушных прядки выбиваются и щекочут лоб. Носик чуть вздернут, рот – крошечный синий цветок, а подбородок так мал, что о нем не стоит и говорить. Ее одежда – серебряная полоска на груди, золотой пояс и короткая серебряная юбка. Она не выше пяти футов ростом, и от нее исходит аромат цветов, которых она никогда не видела. Она носит золотой кулон, теплеющий на ее груди, когда мужчины испытывают к ней влечение.
Мегра ждала девяносто три дня, прежде чем смогла получить право посещения Ярмарки. Очередь была бесконечной – сюда сходились, съезжались, слетались толпы, жаждущие удовольствий и разнообразия, разнообразия, разнообразия… На всем Блисе не осталось места для другой Ярмарки. На беззаботном и ярком мире вообще ни для чего не осталось места. Здесь только четырнадцать городов, но они занимают все четыре континента – от одного кремового моря до другого. Они зарываются глубоко в землю, тянутся под водой, высятся в небо. Они давно единое целое, но каждый из них имеет свое собственное правительство, свои традиции и законы. Поэтому их – четырнадцать.
Город Негры – Калган. Здесь она ухаживает за жизнью кричащей и новой, а иногда за жизнью стонущей и старой, жизнью всех форм и всех оттенков. Генетический код давным-давно конструируется по желанию родителей и хирургически подставляется в ядро оплодотворенной клетки, и Мегра часто может видеть результат самых странных фантазий. Но все, чего пожелали несколько старомодные родители Мегры, это произвести на свет куклу с небесно-голубыми глазами и силой дюжины мужчин, так чтобы дочка могла сама о себе позаботиться.
Однако после вполне успешной заботы о себе в течение восемнадцати лет Негра решила, что пришло время внести свой вклад в дыхание Жизни, дыхание, заставляющее двоих стремиться к бесконечности. И она выбрала для своего стремления краски и романтику Ярмарки. Жизнь – ее профессия и религия, и она очень хочет служить ей, чем только сможет. Впереди – месяц отпуска. Все, что ей теперь нужно, это найти второго…
* * *
Вещь-что-плачет-в-ночи поднимает голос в своей тюрьме без решеток. Она завывает, кашляет, бормочет и причитает. Она заперта в серебряном коконе флуктуирующих энергий, опутана невидимой паутиной в тайном месте, никогда не знавшем дневного света.
Принц-Который-был-Тысячей щекочет ее лазерными уколами, купает в гамма – лучах, пичкает ультразвуком и инфразвуком.
Она замолкает, и на мгновение Принц отрывается от приборов, зеленые глаза его расширяются и уголки тонких губ тянутся вверх за улыбкой, которой никогда не достигают.
Она опять начинает вопить.
Принц скрипит зубами и откидывает с головы темный капюшон.
Его волосы – нимб червонного золота в сумерках Места-без-дверей. Он смотрит на почти различимую тень, что корчится перед ним. Он так часто проклинал ее, что его губы механически выталкивают эти слова еще и еще раз.
Десять столетий он старается убить ее, а она все живет.
Он скрещивает руки на груди, опускает голову и исчезает. Темная вещь рыдает внутри света и тьмы.
* * *
Мадрак наполняет стаканы.
Фрамин долго и пристально рассматривает вино на свет, пьет. Мадрак наливает еще.
– Ни жизни, ни чести, – вздыхает Фрамин.
– Ты же никогда по-настоящему не поддерживал программу.
– И что толку? Ни жизни, ни чести.
– Весьма поэтично…
Фрамин поглаживает бороду.
– Я ничему и никому не могу быть предан полностью.
– В этом твое несчастье, мой бедный Ангел Седьмой Станции.
– Этот титул погиб вместе с ней.
– В изгнании аристократия всегда стремилась сохранить хотя бы свои титулы. Взгляни на самого себя темноте, и что увидишь?
