Он вошел в слабо освещенную комнату. Пол ее был покрыт толстыми, с затейливым узором маллорейскими коврами, а на узких высоких окнах висели мягкие, бархатные зеленые занавески. В комнате было тепло. Сенедра лежала на высокой кровати у противоположной от входа стены, рядом с ней сидела, нахмурившись, Польгара.
– Есть какие-нибудь изменения? – спросил ее Гарион, мягко закрывая за собой дверь.
– Пока нет, – ответила она.
Лицо Сенедры было бледным, а волосы беспорядочно разметались по подушке.
– Но с ней все будет в порядке, правда? – спросил Гарион.
– Я в этом уверена.
У кровати сидела незнакомая женщина. Плечи ее укутывала светло-зеленая накидка с капюшоном; капюшон был спущен, скрывая лицо. Сенедра пробормотала что-то и беспокойно заметалась во сне. Женщина в капюшоне озабоченно спросила:
– Это ее обычный голос, госпожа Польгара?
Польгара сурово посмотрела на нее.
– Нет, – ответила она. – Конечно нет.
– Лекарство, которое вы ей дали, каким-то образом влияет на тональность ее речи?
– Нет, не должно. Она, собственно, вообще ничего не должна говорить.
– Ага, – произнесла женщина, – теперь я, кажется, понимаю.
Она склонилась над Сенедрой и нежно коснулась пальцами ее губ. Затем, понимающе кивнув, убрала руку и пробормотала:
– Я так и думала.
Польгара тоже протянула руку к лицу Сенедры. До Гариона донесся слабый шепот ее заклинаний; свеча у изголовья кровати ярко вспыхнула, а затем пламя снова уменьшилось до размеров булавочной головки.
– Я должна была догадаться, – с досадой сказала Польгара.
– Что такое? – встревоженно спросил Гарион.
– Какой-то дух хочет завладеть вашей женой и подчинить ее своей воле, ваше величество, – ответила ему женщина в капюшоне. – Иногда таким способом действуют гролимы. Они открыли его давно, еще в третьем веке.
– Это Андель, Гарион, – сказала Польгара. – Закет прислал ее сюда, чтобы она помогла позаботиться о Сенедре.
Гарион кивнул женщине.
– Что именно вы подразумеваете под словом «завладеть»? – спросил он.
– Тебе это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было, Гарион, – сказала Польгара. – Ты наверняка помнишь Ашарака, мургского гролима.
По спине Гариона пробежал холодок, когда он вспомнил о неведомой силе, которая с раннего детства пыталась вот так же обрести власть над его сознанием.
– Изгоните его, – с мольбой произнес он, – кто бы это ни был. Освободите ее разум.
– Пока не буду этого делать, Гарион, – холодно сказала Польгара. – У нас есть прекрасная возможность. Не будем ее терять.
– Я не понимаю.
– Сейчас поймешь, – ответила она. Затем поднялась, присела на край кровати и мягко положила руки на виски Сенедры. Снова послышался шепот, на этот раз более громкий, и снова все свечи, вспыхнув на мгновение, померкли. – Я знаю, что ты там, – сказала она. – Теперь ты можешь говорить.
Лицо Сенедры стало осмысленным, она замотала головой из стороны в сторону, как бы пытаясь освободиться от сжимающих ее виски рук. Польгара с посуровевшим лицом удерживала руки на висках Сенедры. Светлая прядь в ее волосах засветилась, и комнату наполнила странная прохлада, исходящая, казалось, от самой кровати.
Сенедра внезапно закричала.
– Говори! – приказала Польгара. – Ты не скроешься, пока я тебя не отпущу, а я не отпущу тебя, пока ты не заговоришь.
Глаза Сенедры внезапно открылись. В них горела ненависть.
– Я не боюсь тебя, Польгара, – произнесла она хриплым скрипучим голосом, в котором слышался странный акцент.
– А я тебя и подавно. Итак, кто ты?
– Ты знаешь меня, Польгара.
– Возможно, но ты сама назовешь свое имя. – Последовала длинная пауза, исходивший от Польгары волевой поток усилился.
Сенедра снова закричала. Крик был исполнен муки, заставившей Гариона вздрогнуть.
– Хватит! – вскричал хриплый голос. – Я буду говорить!
– Твое имя, – настойчиво потребовала Польгара.
– Я – Зандрамас.
– Так. Чего ты пытаешься этим добиться?
Сенедра зловеще усмехнулась.
– Я уже похитила ее ребенка, Польгара, ее сердце. Теперь я заберу ее разум. Если бы я захотела, могла бы без труда убить ее, но мертвую королеву можно похоронить, а могилу ее – позабыть. А сумасшедшая доставит вам немало хлопот и отвлечет от поисков Сардиона.
– Я могу прогнать тебя щелчком пальцев, Зандрамас.
– А я могу тут же вернуться.
Ледяная улыбка заиграла на губах Польгары.
– А ты далеко не так умна, как я думала, – сказала она. – Полагаешь, я лишь для развлечения добивалась, чтобы ты произнесла свое имя? Разве ты не знаешь, какую власть над тобой мне это дало? Власть имени – самая главная. Теперь я могу изгнать тебя из сознания Сенедры. Я могу еще очень многое. Например, я знаю, что ты сейчас в Ашабе и как жалкое привидение бродишь среди летучих мышей по развалинам дома Торака.
Удивленный возглас эхом наполнил комнату.
– Я бы тебе еще кое-что сказала, Зандрамас, но мне это уже начинает докучать.
Она встала, по-прежнему держа руки на голове Сенедры. Белая прядь на лбу излучала яркое сияние. Легкий шепот перешел в оглушительный рев.
– А теперь сгинь! – приказала она.
Сенедра застонала, ее лицо исказилось мукой. Ледяной зловещий ветер с воем пронесся по комнате, задувая огонь свечей и мерцающих светильников, – комната погрузилась в сумрак.
– Сгинь! – повторила Польгара.
Губы Сенедры исторгли мучительный вопль, который как бы отделился от тела и теперь исходил, казалось, из пустого пространства над кроватью. Свечи и светильники окончательно погасли. Вопль пронесся по комнате, постепенно стал затихать, пока наконец не превратился в едва уловимый шорох, доносящийся неизвестно откуда.
– Зандрамас сгинула? – спросил Гарион дрожащим голосом.
– Да, – спокойно прозвучал из темноты ответ Польгары.
– Что мы скажем Сенедре? Я имею в виду, когда она проснется?
– Она ни о чем не вспомнит. Придумайте что-нибудь. Зажги свет, дорогой.
Пытаясь нащупать свечу, Гарион задел ее рукавом и, прежде чем она упала на пол, проворно подхватил. Он был горд своей ловкостью.
– Не играй с ней, Гарион, просто зажги.
Ее голос прозвучал так буднично, что он засмеялся, поэтому волна энергии, которую он послал, чтобы зажечь свечу, получилась неровной. Золотое пламя, вспыхнувшее на фитиле, в ответ безмолвно и весело засмеялось.
Польгара взглянула на веселящуюся свечу и прикрыла глаза.
– Эх, Гарион, – вздохнула она с упреком.
Он прошел по комнате, зажигая свечи и раздувая светильники. Все они горели ровно и спокойно, лишь пламя первой зажженной свечи продолжало танцевать и подпрыгивать в жизнерадостном ликовании.
