Мёрфи вздрогнула.
– Я помню. Но он не был таким большим.
– Не был, – согласился я. – И чем больше пентаграмма, тем больше сил нужно, чтобы контролировать ее. Я, никогда не слышал, чтобы с ее помощью можно было энергию активизировать.
Я подрисовал небольшие иксы в точках звезды и повел мел от одного до следующего, утолщая линии пентаграммы.
– Видишь? Луч тек от одного отражателя до следующего сквозь здание. Отражатели сформировали луч в одну огромную пентаграмму на уровне земли, более или менее так.
Мёрфи нахмурилась и посмотрела искоса на чертеж.
– Центр той фигуры, уж наверное, не покрыл целое здание.
– Нет, – сказал я. – Нужна бы хорошая карта, чтобы убедиться, но я думаю, что центр пентаграммы, должно быть, находится приблизительно в двадцати футах позади от передней двери. Что объясняет, почему только передняя половина здания разрушилась.
– Взрыв возник в этом пентагоне? Волшебный TНT [10]?
Я пожал плечами.
– Взрыв возник в центре пентаграммы, но не обязательно от пентаграммы. Я хочу сказать, это, возможно, было обычное взрывное устройство.
– Площадь в середине гигантской, страшной пентаграммы? – спросила Мёрфи.
– Возможно, – сказал я, кивнув. – Это зависит от того, для чего использовалась пентаграмма. И хорошо бы знать, где ее вершина. – Я обвел самую верхнюю точку магической фигуры мелом. – Направление первой линии, я имею в виду.
– Это имеет значение?
– Да, – сказал я. – Почти каждый рисует звезды точно так же, как я сделал. Из левого нижнего угла вверх – первая линия. Так рисуют, когда хотят защитить что-то, отправить что-то далеко от его местоположения, или изгнать духа.
– Так, возможно, это было колдовство изгнания? – спросила Мёрфи.
– Это возможно. Но можно сделать много других вещей, если рисовать ее по-другому.
– Например, построить клетку для чего-то, – сказала Мёрфи.
– Да. – Я был обеспокоен. – Или открыть дверной проем для чего-то.
– Что было бы очень плохо, судя по твоему лицу.
– Я… – я покачал головой. Я даже знать не хотел, какой разновидности террора будет нужна такая огромная пентаграмма, чтобы проникнуть в наш мир. – Я думаю, что если что-то размером с эту пентаграмму вошло через нее сюда, вероятно, это важнее, чем одно здание в огне.
– О, – сказала Мёрфи спокойно.
– Слушай, я пока не знаю, какова была цель этой пентаграммы, все, что я могу сделать, это размышлять. И есть еще кое-что странное здесь.
– Что именно?
– Здесь нет следов остаточной магии, а они должны быть. Черт, с такой большой силой, брошенной вокруг, должно фактически пылать все вокруг. А этого нет.
Мёрфи медленно кивнула.
– Ты хочешь сказать, что они стерли свои отпечатки.
Я скривился.
– Точно, и я понятия не имею, как это сделано. Черт возьми, я вообще не знал, что это возможно.
Я потягивал свой кофе в тишине и чувствовал, что по моей спине бегут мурашки, как от холода. Я передал чашку Мёрфи, она отпила глоток с противоположной стороны и передала ее мне обратно.
– Итак, – сказала она, – у нас получились такие вопросы. Что за сверхъестественный нападающий высшей лиги размещает огромную пентаграмму под пустым жилым домом? Зачем он это делает?
– И почему здание после этого взрывается? – Я нахмурился и тут мне пришел в голову лучший вопрос. – Почему это здание? – Я повернулся к Мёрфи. – Кому оно принадлежит?
– Предприятия озера Мичиган, – ответила Мёрфи, – филиал Митигейшен Анлимитед, президент которого…
– Тройное дерьмо, – сплюнул я. – Джентльмен Джонни Марконе.
Глава 5
Я попытался собрать часть крови из отражающих символов и использовать ее в колдовстве прослеживания, чтобы найти ее владельца, но ничего не вышло. Или кровь была уже слишком суха, чтобы ее использовать или человек, который пожертвовал ее, был мертв. У меня было плохое чувство, что виноват был не зимний воздух, который заставил колдовство потерпеть неудачу.
Впрочем, это типично. Ничто никогда не бывает просто, когда дело касается Марконе.
Джентльмен Джонни Марконе был бароном грабителей чикагских улиц и бесспорным лордом его преступного мира. Хотя он долго был под юридической осадой, оплоты документов, защищаемые легионами адвокатов, никогда не завоевывались, и его власть росла устойчиво и спокойно. Власти, возможно, попытались бы жестче прижать его, но бессердечный факт состоял в том, что стиль, который Марконе практиковал в управлении своими подданными, был лучшей альтернативой, чем любая другая. Он выдавал гражданских преступников, тем самым резко сокращая насилие против гражданских лиц, и обеспечивал правопорядок. Это не делало его бизнес менее уродливым, только более опрятным, но это, на самом деле, было еще хуже, поскольку городские власти были заинтересованы.
Конечно, власти не знали, что это было хуже. Марконе начал расширять свою власть в сверхъестественный мир также, позиционируя себя перед сверхъестественными сообществами, как свободный владетельный лорд. Это сделало его, в глазах властей сверхъестественного мира, своего рода маленьким, нейтральным государством, то есть распознаваемой властью, и я не сомневался, что он начал использовать новые возможности на полную катушку.
Причем все это стало возможным благодаря Гарри Дрездену. И самая раздражающая вещь во всей этой ситуации – это то, что это действительно было наименьшим злом из тех вариантов, которые были доступны для меня в то время [11].
Я поднял глаза от круга, который нарисовал мелом на бетоне ниже защищенного выступа в переулке и покачал головой.
– Жаль. Ничего не получается. Возможно, кровь уже совсем высохла. Возможно, ее владелец мертв.
Мёрфи кивнула.
– Тогда надо проследить за моргами.
Я сильным ударом руки сломал круг и поднялся с коленей.
– Я могу спросить у тебя кое-что? – сказала Мёрфи.
– Конечно.
– Почему ты никогда не используешь пентаграммы? Насколько я в курсе, ты всегда создаешь круги.
Я пожал плечами.
– Общественное мнение, главным образом. Только попробуй использовать пятиконечную звезду в этой стране и люди начнут кричать о Сатане. Все, включая сатанистов. У меня и без того достаточно проблем. Если мне нужна пентаграмма, я обычно просто воображаю ее.
– Ты можешь сделать это?
– Волшебство у нас в голове, главным образом. Построй изображение в уме и держи его там. Теоретически можно сделать все без всякого мела или символов или чего-нибудь еще.
