И руки Леона — которые взметнулись вверх и движения которых Андрюха не заметил, а заметил охранник и бросился под удар.
И удар — который оказался такой силы, что два человека (Андрюха невольно повёл плечом и сморщился — чёрт, больно!) впечатались в машину — до вмятины на крыле.
И профессиональная помощь Николаю…
Кстати, чего испугались цыганки?
Синие глаза Леона под страдальчески заломленными бровями умоляюще смотрели на Андрюху… Есть над чем голову поломать. Но Фёдору в любом случае звонить необходимо. Андрюха взял со стола визитку, набрал номер магазина.
— Алё! Мне бы Фёдора Ильича. Ага… Понял. А когда будет? Секунду! — Он взглянул на Леона. — Они вчера зеркало ставили — значит, наш адрес есть?.. Угу… Ладно. Алё! Запишите телефон — это по адресу, где вчера зеркало… Есть? Хорошо. Попросите его позвонить после пяти. Кому? Андрей Семёнович… Всё? Ладушки… Леонид, а может, ты и впрямь знакомец этого Фёдора? Может, он точно не врёт о тебе? Какая ему выгода? Да и чего бояться? Ты память теряешь — с тебя взятки гладки!
Леон поднял голову, и волосы упали вдоль висков. Лицо его было спокойно, но не безмятежно, как всегда, — лицо усталого человека, перешагнувшего порог в ад.
— Я не помню, Андрей, не помню.
Но привычная фраза казалась слишком легковесной перед упрямством помрачневших синих глаз: «Я не хочу помнить».
С работы ехали в неловком молчании. Явное нежелание Леона разговаривать, несмотря на его же готовность говорить и легко откликаться на реплики, дошло и до Андрюхи. Он заткнулся, хотя и хотелось высказаться по парочке моментов. Посматривая на зятя и продолжая размышлять, Андрюха решил: ему тоже не нравится, когда в судьбу семьи вмешивается кто‑то извне. Он‑то сам не мог определить, какие чувства испытывает, однако впечатление крохотной, но болезненной царапинки на душе было отчётливо… Андрюха нахмурился: а вдруг на него повлияло истеричное поведение Леона? Более спокойного и уравновешенного человека, чем Леон, он в жизни не встречал. Что же — значит: коснулось одного — плохо всем? И вообще. С чего Леон решил, что в жизни что‑то должно измениться?..
Машину оставили у подъезда — Владик приедет, отведёт в гараж. Только хотели зайти, как услышали звонкий девчоночий зов:
— Папа! Дядя Андрей! Подождите!
Они подходили втроём: Анюта держалась за руки Мишки и Вадима, изредка с довольным визгом повисая между ними, а парни подтягивали девочку кверху и хохотали. Ближе к взрослым им удалось стать чуточку серьёзнее, и теперь они просто спешили к подъезду присоединиться к своим.
Андрюха обрадовался молодёжи, хотел было крикнуть им что‑нибудь шутливое. Слова буквально застыли на его губах, едва он машинально обернулся на Леона: тот, мертвенно–бледный, с ввалившимися глазами на безучастном лице, следил за приближением девочки и парней — они шли за три подъезда от взрослых.
Оторопевший от увиденного, Андрюха попытался понять, какое зрелище развёртывается перед глазами Леона. Но сколько он сам ни вглядывался, картина оставалась всё той же: в лучах вечернего августовского солнца двое высоких парней сопровождали девчушку… Картинка вообще‑то больше умиляла, а потому оцепенелость Леона была очень неприятна. Андрюха решил проблему по–свойски — чувствительно ткнул зятя в бок и процедил:
— Ты мне — детишек не пугай!
Леон от тычка вздрогнул и часто заморгал. Анюта оставила парней и помчалась к отцу с радостным воплем.
— Андрей, Бога ради! — отчаянно выдохнул Леон.
Андрюха быстро шагнул вперёд и подхватил девочку, подбросил разок, наслаждаясь её счастливым писком и одновременно недоумевая, что заставило его сделать то, о чём он даже не думал.
Парни подошли неторопливо: девятнадцать лет — солидный возраст. Оба держали по продуктовой сумке, а у Вадима через плечо висел и Анютин рюкзачок.
— Хозяйственный народ растёт, — одобрительно заметил Андрюха, — для дома старается.
— Да–а, стараются! — возмутилась Анюта. — Мама их за хлебом послала, а они прямо как маленькие — накупили всего подряд! А конфет!.. Сладкоежки! Вадим мороженого объелся, теперь горло болит.
— Ну, всех выдала, всех утопила! — засмеялся Андрюха.
— Дядя Андрей, я их не топлю, я их воспитываю.
— Да ладно тебе, — снисходительно сказал Мишка. — Сама‑то накупила сколько! Скажи спасибо, что вместе пошли. Сама бы рюкзак свой наверняка не дотащила. Пап, ты знаешь, что она набрала? Какие‑то железяки, проволоку, напильник, набор отвёрток да ещё паяльник. Я ещё удивляюсь, как это рюкзак выдерживает — в нём килограммов десять точно есть. Мама, когда увидит, в обморок свалится.
Андрюха строго посмотрел на Леона. Кажется, зять уже пришёл в себя. Во всяком случае, бледность уже не так заметна. Вот и улыбнуться сумел, и руки протянул дочку на руки взять.
— Давайте не будем ссориться. У каждого свои слабости, свои увлечения. Что мы на этот счёт должны вспомнить? Какую пословицу?
— Пап, ты как наша училка — всё бы тебе что‑нибудь вспомнить, — недовольно сказал Мишка. — Ну, что здесь вспоминать? На вкус и на цвет товарищей нет.
Андрюха незло стукнул его по затылку.
— Старших — слушаться! А сейчас Анютку с собой — и в лифт. А мы с папашкой твоим прогуляемся до какого сможем этажа. Засиделись в конторе, подвигаться чуток не повредит.
Анюта капризно надулась и с рук стала тянуться к «жениху». Когда все трое зашли в лифт, мужчины свернули к лестнице. Прислушиваясь к ровному уходящему гулу, Андрюха спросил:
— Вспомнил что? Плохое?
— Возможно, показалось, — медленно и морщась от желания восстановить промелькнувшее перед глазами, ответил Леон. — Вероятно, ничего и не было. На какой‑то миг страшно стало, когда увидел девочку и мальчиков… Они как будто в пустыне были. Шли — бесконечно. И пустыня огромная, и они совсем маленькие… Наверное, это не воспоминание, а боязнь за детей.
Грузно вышагивая чуть впереди, Андрюха только вздохнул. Наверное.
Дома их встретило радостное возбуждение. Приодевшаяся Ангелина и Лиза (так представил Андрюха свою новую пассию) принимали внезапного гостя — Фёдора Ильича. Ясно было видно, что женщины очарованы им: они жадно вслушивались в его реплики, то и дело предлагали добавить чаю или принести с кухни какие‑нибудь лакомства — словом, вовсю старались угодить гостю.
Появление мужчин встретили на восторженной волне. А пока велась мужская беседа, женщины готовили ужин в гостиной.
Видимо, Фёдор — прямой мужик, как определил его Андрюха. Едва женщины скрылись с глаз, он тут же заявил:
— Мне крайне необходимо, чтобы к Леону (Леон вздрогнул: этим именем его дома не называли) вернулась память. Поскольку я не знаю, в результате чего появилась амнезия, думаю, сразу пичкать его информацией как‑то не с руки. Вы, Андрей Семёнович, не возражаете, если я частенько начну к вам запохаживать?
