***
– И не жалко тебе своей косы? – поинтересовался Эрик.
Он расположился в удобном кресле, с чашечкой кофе в руках, поглядывая то на стены, увешанные портретами привлекательных барышень, то на Селену, укрытую до подбородка белоснежной простыней, то на человека в сером кожаном фартуке, ловко орудовавшего ножницами. Барышни были, все как одна, красиво причесаны, Селена сидела напротив зеркала, в котором, конечно, не было ее отражения, а человек в фартуке был высок, худ и черноволос. Если уж говорить точнее, был он вовсе не человеком, а эльфом, судя по форме ушей, из южной ветви.
– Так ведь она отрастет, и очень быстро, – ответила Селена. – Гораздо быстрее, чем мне хотелось бы – дня за три. Не забывай, я – вампир, у меня регенерация высокая.
– Это не регенерация, кажется, – заметил Эрик. – Это называется, если не ошибаюсь, «консервация облика на момент инициации».
– Как бы это не называлось, но если миледи Селена захочет поддерживать определенную длину волос, то я готов ей в этом помогать. Дверь моего заведения всегда для нее открыта. Я готов стричь вас, миледи, хоть каждый день, – подал голос эльф-парикмахер.
– Одно время я так даже делала, – сказала Селена. – Лет восемьдесят назад. Подстригалась почти каждый день. Сама. Потом мне это надоело.
– Подстригаться самому не очень удобно, кроме того, для хорошей прически нужен взгляд со стороны, – заметил парикмахер. – К слову сказать, у нас считается, что самому стричься – значит накликивать на себя беду.
– Это поверье не лишено основания, – заметил Эрик. – Как порченый маг могу сказать, что это действительно может повлиять на тонкие чаровые колебания. По сути, человек, подстригаясь самостоятельно, отсекает острыми лезвиями от своего тела его части. Подсознательно его мозг это может воспринять как желание сознания самоуничтожиться, и если у человека достанет магического таланта, может получиться хорошее такое устойчивое самопроклятье.
– Думаю, вампиру это вряд ли чем-то серьезным угрожает, – заметила Селена. – Тем более что магического дара у меня нет, и никогда не было.
– Вы очень интересные вещи рассказываете, молодой человек, – сказал парикмахер. – Об этом можно где-то почитать?
– Вряд ли, – ответил Эрик. – Разве что я когда-нибудь напишу монографию на эту тему.
– Кстати говоря, Патрик, а ведь мы к тебе не только подстричься зашли, – сказала Селена.
– О. Чем же еще я могу вам помочь? – поинтересовался эльф.
– Ты же всех в городе знаешь, – сказала Селена. – Подскажи, кто бы мог решиться взять в реализацию два серебряных подсвечника. Слегка заляпанных, как ты догадываешься. Честно сказать, даже не слегка, а сильно заляпанных.
– Ломбардов в городе полным-полно, – ответил парикмахер. – За полцены никто и не подумает спросить, что там за пятна на них. Впрочем, серебро проще отдать в переплавку, если работа не тонкая, конечно или антикварной ценности нет.
– В том-то и дело, что антикварная ценность есть, – сказал Эрик.
– Они жутко древние, эти подсвечники, – сказала Селена.
– Антиквариат – особая тема. Его чаще под заказ добывают, либо не соображая. Бывает, конечно, всякое, но тогда такую добычу вряд ли кто-то поставит на витрину, – сказал эльф. – Скорее будут подыскивать какого-нибудь понимающего человека по знакомым.
– Было бы неплохо, если бы кто-то оказался таким понимающим человеком, – сказала Селена. – Например, ты.
– Понимаю, – сказал Патрик. – Мне нужно будет навести справки. Что конкретно узнать?
– Само собой, есть ли у кого-нибудь такие подсвечники на продажу. Они простые, без украшений, сантиметров тридцать высотой, грамм по четыреста каждый. Если вдруг у кого-то они были, но уже ушли – куда ушли, от кого пришли.
– Это может занять пару дней, – сказал эльф, смахивая чистым полотенцем отрезанные локоны Селены на пол.
– Мы понимаем, что за пятнадцать минут ты нам их не найдешь. Деньги нужны?
– Если потребуются, я дам вам знать, миледи, – ответил парикмахер. – А после подготовлю вам подробный отчет, куда какой грифон потрачен. Как всегда... Так, думаю, я закончил, ваша прическа готова, миледи.
Селена поднялась с кресла и долго крутилась перед зеркалом, осматривая в нем себя. Это выглядело тем более забавно, что ни Эрик, ни Патрик в зеркале ее отражения не видели. Наконец вампирка повернулась к Эрику, спрашивая взглядом его мнения. Эрик молча оттопырил большой палец вверх.
– Прекрасно, – вынесла Селена свой вердикт. – Ты настоящий мастер, Патрик.
– Как скажете миледи, не стану с вами спорить, – улыбнулся вампирке эльф и повернулся к Эрику. – Ну что же, молодой человек, ваш черед. Ах, нет, погодите, я сначала тут немного подмету, обождите еще минуточку...
– И тут кошками пахнет, – шмыгнул носом Илис, когда они шли по широкому коридору к центральному алтарю Луни. – И волками. И медведями. И собаками. Но кошками – сильнее.
– Ничего удивительного, – ответил Квентин. – Во-первых, тут, как и в Храме Плодородия, тоже есть алтарь Селины. А кроме того, здесь, при храме, постоянно живет кто-нибудь из оборотней, другое дело, что они не показываются на глаза. И оборотней-кошек среди них едва ли не половина. Кстати говоря, Бастиана как раз кошка. И вот эта мелкая егоза – тоже. Привет, Луиза.
На приветствие обернулась светловолосая девочка лет десяти. До того, как ее окликнули, она была занята тем, что подливала сливки в миску из небольшого кувшинчика. Миска стояла на том самом алтаре Селины, о котором говорил Квентин; он представлял собой широкий каменный постамент, на котором лежала свернувшаяся клубком кошка из белого мрамора. Статуя была выполнена с большим мастерством, мрамор казался мягким и пушистым, и в приятном полумраке храма чудилось, что кошка настоящая и живая, просто спит.
– Дядя Квентин пришел! – воскликнула девочка и бросилась Квентину на шею, едва не опрокинув его.
– Ох, полегче, – сказал Квентин. – Ты уже не маленькая. Уронишь же!
– А чего ты так долго не приходил? – спросила девочка, отпуская Квентина.
– Виноват, – ответил Квентин, раскрывая свой планшет и начиная рыться в нем. – Как-то все не получалось последнее время. То одно, то другое. На-ка, держи. Только аккуратнее, она подтаяла.
Он протянул девочке небольшую плитку шоколада в красивой упаковке. Луиза шоколадку взяла, покрутила в руке и вздохнула.
– Нельзя мне сейчас шоколада, – сказала она. – Линяю. Арника говорит, это потому, что я много сладкого ем, а мама говорит, что это аллергия на тунца. Теперь меня и в том, и в том ограничили.
