– Ты умрешь последним из нас,– предположил светлорожденный.
– Надеюсь, что нет!
– Надеешься?
– Мне было бы скучно одному. А потом, я хочу пожить подольше. И думаю, что выживу. Даже здесь…
– Почему? – поинтересовался светлорожденный, тешивший себя сходной надеждой.
– Кто-то же построил этот лагерь! Пойдем, поедим! Меня зовут Набон.
– Нор,– сказал светлорожденный.
Грибы нельзя было назвать деликатесом, но, посыпанные солоноватым пеплом, взятым из костра, они стали вполне съедобными.
Кое-кто из конгаев остановился неподалеку, следя за их трапезой. Некоторые покачивали головами, но никто не пытался отговорить. Умрут – двумя ртами меньше. Выживут – значит, грибы съедобны. Набон и северянин не отравились. Тогда четверо конгаев, ни слова им не сказав, набрали грибов и разведя огонь из остатков барачных дверей, стали их жарить.
– Они не отравятся? – спросил светлорожденный.
– Не знаю,– беспечно отозвался маленький конгай.– Ты хочешь, чтобы я их предупредил?
– Да, знаешь ли…
– Хорошо,– Набон поднялся и подошел к костру. Вокруг, с жадностью глядя на нанизанные грибы, сидели четверо мужчин.
Набон что-то сказал им, но те закричали возмущенно и сердито.
Маленький конгай покачал головой и вернулся к светлорожденному.
– Они говорят: я хочу сохранить грибы для себя,– сказал он.– Признаться, я такого и ожидал. Пусть едят.
– Они умрут,– равнодушно сказал светлорожденный.
– Да. Но даже если они выживут сейчас – то умрут чуть позже. Не думаю, чтоб такие выжили в Гибельном Лесу! Им даже в наших горах не протянуть долго!
– Кстати, откуда ты? – спросил сын Асхенны.
– Мое селение – у подножия Закатного хребта, около города Сиул. Знаешь, где это?
– Нет. Но я тоже родился у подошвы горы! У нас, в Хольде.
– Ага! – Конгай протянул ему сухую ладошку, которую Нор с чувством пожал. С каждой минутой Набон ему нравился все больше.
Четверо конгаев, съевших неизвестные грибы, не умерли.
Но были очень близки к тому, чтобы умереть. Только к вечеру кровавый понос и рвота у них прекратились, и бедняги смогли забыться. Им повезло: яд начал действовать после первого же проглоченного куска.
Следующая ночь также прошла без потерь. Но всех, кроме Набона с светлорожденным и четверых отравившихся, мучил жестокий голод. И это было похуже, чем рев хорахша за частоколом.
Два товарища поставили лежанки рядом и спали спокойно.
Утро ничего хорошего не принесло.
Спятивший конгай, тот, что поминал Равахша, нашел себе товарищей – тех, что поели ядовитых грибов. Они шептались, поглядывая на Набона и светлорожденного, а потом один из конгаев удалился в барак и долго лязгал там железом.
Двое друзей устроились в тени стены.
– Парни что-то затевают! – проговорил маленький конгай.– И это мне не нравится: я не слишком хорошо обращаюсь с оружием.
– Зато я обращаюсь с ним хорошо! – заверил его Нор.– Не тревожься.
А к затевающей что-то компании тем временем присоединились еще четверо. Затем еще трое. Ссыльным совершенно нечем было заняться. Они подсаживались к образовавшейся группе, слушали, что бормочет помешанный.
«А может, не такой уж он и помешанный?» – подумалось светлорожденному.
Незадолго до полудня время разговоров истекло.
Пятеро здоровенных конгаев двинулись к двум товарищам.
– Равахшу нужна жертва! – заявил один из них, выставив мощный подбородок.
Нор подумал: имеют в виду его. Но здоровяк ткнул пальцем в маленького Набона. Он говорил на конгаэне, который светлорожденный знал не так уж хорошо, но фраза была понятна, и жест достаточно красноречив.
– Что же вы собираетесь со мной сделать? – дрогнувшим голосом спросил лекарь.
– Душа твоя уйдет к Равахшу! – разъяснил второй конгай.– Душа – Равахшу, а тело – нам, его слугам! Так сказал этот! – Повернувшись, он показал на помешанного, сидящего на земле в двадцати шагах.– Хусон – слуга Равахша. Потому он здесь, в его царстве!
– Вы тоже здесь как слуги Равахша? – осведомился Набон, стараясь не выказать страха.
– Не твое дело, коротышка! – отрезал первый.– Ты – жертва!
– Чего же вы ждете от меня? – спросил маленький конгай.
– Мы должны связать тебя, чтобы умертвить по ритуалу! Встань!
«Ого!» – подумал светлорожденный, сидевший на корточках в трех шагах от маленького конгая.
– Ублюдки пятнистой крысы! – четко сказал он.– Прочь от моего друга, пока я не свернул чью-то толстую шею!
Лицо здоровяка покраснело, жилы набухли. Он сверху вниз злобно уставился на светлорожденного.
– Мы не трогаем тебя, северянин! И не тронем! – поспешил вмешаться третий конгай.– Мы уважаем Империю! Только ты не вмешивайся, ладно?
– Уважающие Империю не поклоняются Равахшу! – сказал воин.
– Здесь – царство Равахша! – настойчиво произнес конгай.
– Ты же воин. Как и мы! – вмешался второй.– Не думай, что мы тронем тебя! Ты даже не будешь бросать жребий, если откажешься от своей доли жертвы! А этот…
– В общем, мы здесь потому, что любим Империю! – заключил третий.– Ты нас не бойся!
Набон переводил тревожный взгляд со светлорожденного на конгаев.
– Я боюсь? – Светлорожденный продемонстрировал удивление.
Тут первый конгай, которому сын Асхенны пообещал свернуть шею, вышел из ступора.
– Это ты здесь потому, что любишь Империю! – заорал он.– Я здесь потому, что ненавижу этих бледных тварей, соххоггоев! А тебя, червяк…– Он занес ногу, чтобы пнуть сидевшего на корточках светлорожденного.
Нор встал. Вернее, распрямился, выбросив кулак, с хрустом врезавшийся в челюсть конгая.
Тот отлетел назад и рухнул на спину. Голова его была неестественно вывернута.
– Я же сказал: кое-кому свернут шею! – лениво проговорил северянин.
Четверо других отпрянули, но отступать, похоже, не собирались. Набон стал рядом с Нором, сжимая нож.
– Договоримся так, почтенные! – спокойно сказал светлорожденный.– Хотите кого-нибудь сожрать – выбирайте между собой!
Их противники задумались.
– Может, он прав? – сказал один из них.– Мы говорили о жребии…
– И жертва у нас есть! – другой кивнул на мертвеца. Вид у светлорожденного был такой, что связываться с ним не хотелось.
– Но ритуал…– возразил было третий.
– Да Равахш с ним, с ритуалом! – дружно закричали остальные.
Они поладили бы, если бы к ним, размахивая мечами, не подбежали шестеро остальных…
– Ого! – насмешливо сказал светлорожденный.– Не ушибите друг друга этими железками!
У самого Нора имелся кинжал. Такой же, впрочем, скверный, как и мечи.
Один из шестерых, не раздумывая, бросился на северянина.
Он занес меч, но светлорожденный нырнул под клинок, перехватил руку противника и всадил кинжал в левое подреберье конгая. Прикрывшись им, как щитом, воин избежал еще одного удара, перехватил меч и проломил им голову второго нападающего. Тогда, отбросив кинжал, он вырвал из руки поверженного меч и бешено завертел обоими клинками.
