— Только косвенные улики, — ответил он с неохотой. — Но пятерых уже можно арестовывать.
Я повернулся к барону Альбрехту:
— Распорядитесь.
Тот быстро ушел, а я подошел к распятому Френку Ховарду, он и здесь держится вожаком, лицо смелое, взгляд вызывающий.
— Я жив, — сказал я холодно. — Господь спас меня. Чего вы хотели добиться?
Он откинул голову назад, чтобы смотреть не исподлобья и не так уж снизу вверх, я увидел в глазах ярость, во взгляде еще нет осознания поражения.
— Непонятно? — ответил он разбитым в кровь ртом. — Убить врага!
— Чьего врага? — спросил я. — Вы что, родня Кейдана?
Он посмотрел на меня с презрением.
— Враг для нас любой, кто посягает на трон законного короля Орифламме!
— Значит, — сказал я, — просто борцы за справедливость. Понятно. Хотя, конечно, Кейдан наверняка пожаловал бы вас высокими должностями и титулами, не так ли?
Он надменно усмехнулся, остальные трое смотрели с тем же вызовом и отвагой в лицах.
— Мы шли на смерть, — ответил он гордо. — Мы собирались просто успеть убить узурпатора до того, как убьют нас. Других планов у нас не было.
— Какая самоотверженность, — пробормотал я, — и, главное, для чего и для кого…
— Для Его Величества короля Кейдана!
— Да-да, — сказал я, — вы за легитимность. За короля, который является законным по праву престолонаследования, хотя, как известно, на детях гениев природа отдыхает, на внуках вообще отрывается по полной, а Кейдан, насколько понимаю, так и вовсе пятый или десятый в линии этих законных королей?
Они не поняли, судя по их лицам, как это природа может отрываться, а Френк сказал с вызовом:
— Пятый! И что?
— А вы не знаете, — спросил я, — что по высшему закону, установленному самим Господом, народ имеет право свергать короля, который недостаточно полно заботится о нем, народе, утопает в похоти… и вообще ведет грешную жизнь?
Трое растерянно переглянулись, но Френк ответил непримиримо:
— Мы не знаем такого закона!
Я кивнул, сказал сочувствующе:
— Понятно, от вас его утаивали. Это естественно при данных обстоятельствах. Вы за Кейдана потому, что он — свой, а я — чужой. Вы еще не знаете, что свой может быть плохим человеком, а чужой — хорошим. Я сам, честно говоря, совсем недавно это понял, а большинство так и умирают с убеждением, что за своих нужно стоять всегда, даже если это подонки, убийцы и насильники… Ладно, я все понял. Сэр Ротвуд, они в вашем распоряжении!
Сэр Ротвуд кивнул застывшим у стенки палачам. Те оживились и начали вынимать из горна с пурпурными углями раскаленные металлические штыри.
Отвращение к бессмысленному пожиранию жареного мяса, пьяным крикам, глупым здравицам остановило на пороге зала, я повернулся к секретарю.
Он поклонился.
— Ваша светлость?
— Сэр Жерар, — сказал я. — Возвращайтесь к пирующим, успокойте народ еще раз. Пусть посмотрят в окно, если кто желает, я буду прогуливаться в саду. Что-то помыслить восхотелось с чего-то, сам не знаю… наверное, съел что-нибудь.
Тень беспокойства метнулась в его глазах, но смолчал, вторая попытка покушения будет не скоро, если и будет.
— Ваша светлость…
— Не бойся — люди барона Эйца мне пятки оттопчут.
Он поклонился и ушел, а я прошел мимо входа во дворец, дальше шум фонтанов, прямые широкие аллеи, везде пусто, гуляющих чудаков не отыскалось, все едят и пьют, общаются, завязывают полезные знакомства.
Я старался думать о флоте, но перед глазами то и дело всплывают гордые лица юных дураков, отечество спасают, видите ли, за справедливость, а справедливость только в том, что Кейдану повезло родиться сыном короля…
Дорогу впереди пересекла темная тень, я вздрогнул, но это всего лишь блистательная леди Розамунда, все так же прекрасная, сверкающая белозубой улыбкой и ясными глазами так ярко, что жемчужины на ее графской короне и платье тускнеют перед их блеском.
— Ох, — сказал я шутливо, — кто бы подумал, что от такой светлой и гибкостанной девушки такая огромная и темная тень!
Она засмеялась, показав и зубки, и ямочки на щеках, вот уж не замечал раньше, присела в низком поклоне.
— Ваша светлость…
— Леди Розамунда.
Она поднялась, взгляд гордый и вместе с тем лукавый.
— А если я такая и есть?
— Не поверю, — сказал я, но на всякий случай сделал то, до чего раньше не додумался, взглянул в тепловом диапазоне, потом в запаховом. — На самом деле вы вообще ангел!
— Я все та же, — ответила она, — а вот вас, как я слышала, нужно поздравить с новым высоким титулом?
Я отмахнулся.
— Что титулы? Были бы зубы.
Она посмотрела в удивлении, на милом личике проступило легкое замешательство.
— Как это… Титулы — это все! За них мужчины убивают друг друга. Иногда убивают и женщины.
— Леди Розамунда, — сказал я с печалью, — в подъеме по лестнице титулов много печали.
Она удивленно вскинула брови.
— Печали?
— Увы, да.
— Почему?
— Начинаешь называть искушением то, что прежде счел бы просто удачным случаем.
Она кивнула, взгляд стал серьезным.
— Мне жаль вас, сэр Ричард… Так всего опасаться! Это же почти… не жить!
— Жизнь бывает, — заверил я, — и помимо прыганья по постелям. Хотя, согласен, самые сильные радости — самые примитивные. В смысле простые, незатейливые.
Она прямо посмотрела мне в глаза, взгляд чистый, а голос прозвучал очень серьезно:
— Сэр Ричард, я больше не сижу рядом с вами, так что теперь вас ничто не обязывает. Вы можете поцеловать меня, я не стану кричать и отбиваться. Но и вам это ничего не будет стоить.
Я пробормотал:
— Стоить?
Она кивнула, в глазах проступило странное веселье.
— Уже все, — произнесла она тихо, — знают о вашем кредо. Странное, конечно, и очень обидное… вы обесцениваете нашу женскую честь! Вы ни во что ставите нашу девственность… Но у нас вообще больше ничего нет, вы это понимаете?
Она смотрела на меня широко открытыми глазами, я видел предельную искренность взгляда и внезапно ощутил себя последней свиньей на свете.
— Все будет, — пробормотал я. — Все будет, леди Розамунда. Вы, женщины, всего добьетесь, только многим эта победа будет не в радость. Я имею в виду снова женщин.
Она спросила горько:
— Когда?
Я развел руками.
— Увы… Леди Розамунда, вы мне в самом деле нравитесь. Красивые женщины при дворе попадаются, но чтоб еще и умная… Мы могли бы подружиться, хотя, если честно, я все-таки вас опасаюсь. В интригах я не силен, к ним прибегают те, у кого недостаточно открытой мощи, а мне в этом везло…
