Последним уходил Ревенант. Не знаю, как он выжил, как его человеческое тело выдержало Витдикту. Он ничего не сказал мне, только посмотрел долгим пристальным взглядом.
А потом я услышал сдавленный смех, мучительный кашель и, наконец:
— Неплохо повеселились.
Это сказал Кристоф.
Я дернулся, словно от удара тока:
— Крис! Ты жив?!
Он был жив, но в каком виде! Вивиан бережно поддерживал изможденное существо с голосом и зелеными глазами Кристофа. Высохшие руки глубокого старика, почти бесплотное тело, прикрытое грязными лохмотьями, — дотронься, и оно рассыплется. Глубокие морщины иссекли его сухую, потрескавшуюся, опаленную огнем кожу, и на этом страшном лице смеялись молодые глаза.
— Крис…
Я посмотрел на цветущее нежное лицо Лориана, а потом на изувеченного кадаверциана.
— Крис, я…
Он улыбнулся. Попытался улыбнуться — уродливая маска перекосилась и собралась складками, зеленые глаза сверкнули.
— Пора. Скоро рассвет.
Машина Кристофа — длинный темный «линкольн» с тонированными стеклами — стояла у обочины. По-прежнему держа Лориана, я опустился на заднее сиденье, Крис — рядом. Вивиан сел за руль, и только теперь я смог говорить:
— Кристоф, прости меня.
— За что? — Он легкомысленно повел рукой, указывая на свое лицо. — За это? Не стоит, Дар.
— Ты мог умереть. Ты должен был умереть!! Крис, почему?!
— Почему я передумал и помог тебе? Почему Витдикта не убила меня?
— Почему ты не сказал мне, чем все может закончиться для тебя… для всех?
Кристоф повернул ко мне свое жуткое лицо:
— Не хотел, чтобы тебе пришлось выбирать.
Он собирался сказать что-то еще, но промолчал, внимательно наблюдая за Вивианом. А я вдруг понял, что мы все еще стоим на месте. Бедняга Вив не мог завести машину. У него так тряслись руки, что ключом в замок зажигания он попал только с третьего раза. Мотор взревел и заглох.
— Вивиан, — произнес Кристоф, — нам нужно поторопиться.
Тот еще раз рванул ключ, машина взвыла, но не тронулась с места. Тогда он уронил руки на руль и опустил голову. Колдун вздохнул, подался вперед и крепко сжал вздрагивающее плечо ученика.
— Вив, мальчик, успокойся. Все хорошо. Все закончилось. Ты молодец. Считай, что очередной экзамен ты сдал.
Вивиан стремительно обернулся, его губы побелели, а серые глаза стали совсем прозрачными. Всего несколько секунд он смотрел на Кристофа, и столько безумного отчаянного обожания было в его взгляде, что я мгновенно втянул свои невидимые «сенсоры» и отвернулся. Не знаю, о чем они говорили, но спустя несколько мгновений машина завелась и понеслась по шоссе, быстро увеличивая скорость. Кристоф откинулся на спинку сиденья и устало провел рукой по лицу.
— Я ужасно выгляжу, да?
Я кивнул:
— Почему она пощадила тебя?
— Потому что я знал, что такое Витдикта… Ее считают слепой безумной силой, которая пожирает все, до чего сможет дотянуться. И это правда, она бывает такой. В прошлый раз она уничтожила всех Старейшин Леарджини. И клан погиб, потому что не смог восстановить утраченную мудрость и силу. Витдикта разумна настолько, чтобы прочесть в душе каждого из нас, чего мы боимся, что скрываем, о чем мечтаем.
— Но что это за существо?
— Это не существо. — Кристоф замолчал и смотрел на меня некоторое время, пытаясь понять, достоин ли я тех знаний, которыми обладает он.
Потом я сидел на краю кровати и смотрел, как Лориан просыпается. Долго, мучительно… Он зарывался лицом в подушку, метался по постели и что-то невнятно бормотал во сне.
— Дарэл… Дарэл!
— Я здесь.
— Мне плохо, Дарэл. Что со мной?
— Все хорошо.
— Я не могу проснуться… Разбуди меня.
Какое счастье, что ты всего лишь мальчишка! Слабый, беспомощный и хрупкий, Витдикта вычистила из твоей души всю темную силу досуха, не оставила ни капли, ничего, за что могла бы зацепиться твоя память. Ты никогда не узнаешь, что едва не стал моим врагом…
— Дарэл, о чем ты думаешь?
Я опустил взгляд и увидел его ярко-голубые глаза.
— Ни о чем, Лориан. Просто… тебе пора домой.
Он посмотрел на часы и вздохнул:
— Да, пора.
— Я вызову тебе такси. Сам ехать не могу. Не успею вернуться.
— Да. Конечно! Я позвоню тебе завтра.
Мы разговаривали. Я отвечал на его вопросы. Помогал собирать листы с рефератом. Старательно изображал спокойствие и жизнерадостность. Но внутри у меня была пустота.
Сентиментальность для цинизма — это все равно, что выходной день в банке.
Оскар Уайльд. De Profundis.
29 ноября 2004
Миклош Бальза ненавидел музыку.
Точнее, он ненавидел человеческую музыку. Во всех ее проявлениях.
Не важно, что звучало — симфонический оркестр или популярная рок-группа, — нахттотер считал производимые музыкальными инструментами звуки ужасными. Ничто не могло удовлетворить его слуха.
Но презрение к человеческим исполнителям не могло сравниться с презрением к тем, кого люди считали гениями. От одного упоминания имени известного композитора выдержанного, холодно-расчетливого[26] тхорнисха начинало трясти от бешенства, и он жаждал убить не только бездаря, написавшего столь ужасные мелодии, но и «дурака», который с видом знатока пытается рассуждать о лучшем из искусств.
И если до величайших композиторов Миклош не мог дотянуться по причине смерти последних, то людей, пытавшихся спорить с главой клана о музыкальном совершенстве, ждала весьма прискорбная участь. По меньшей мере два десятка музыковедов и меломанов так и не успели понять, из-за чего умерли.
Впрочем, господин Бальза не пытался объяснять овцам их заблуждений, в споры не вступал и на расправу был скор. Ну право слово, как можно растолковать «идиотам», что Чайковский бездарен, Шопен создает однообразную трескотню, Вивальди уныл, симфонии Моцарта навевают тоску, Вагнер слишком шумен и, создавая оперы, тешил свое эго, Паганини жаждал только славы, и музыка была для него всего лишь инструментом…
Так Миклош мог продолжать до бесконечности. Он вообще не понимал, как некоторые киндрэт могут часами слушать это, ходить на балеты и оперы, восхищаться и аплодировать «ужасу, который кто-то смел назвать мелодией».
Из всего огромного многообразия музыкальных творений нахттотер любил лишь то, что было записано в нотную тетрадь его собственной рукой.
Может быть, кому-то это могло показаться самолюбованием и даже самовлюбленностью, если бы не одно «но». Миклош Бальза и в самом деле был отличным композитором и, появись у него такое желание, без труда обошел бы столь признанных грандов человеческой музыки, как Чайковский или тот же, не к ночи упомянутый, Моцарт.
