Наконец, замок отлетел в сторону. Тео приоткрыл дверцу в клетку и перешел к вольеру с кабаном. Он сбивал замок и не мог заставить себя не только пойти смотреть туда, в сумеречную тишину, но и подумать о том, что там могло бы происходить. Наступил день Страшного Суда из всех известных Тео священных писаний; он не мог себе представить, что могло случиться за последние пять минут. Все могло случиться.
Все. Мир наполнился зловещими чудесами.
Дверца отвалилась в сторону с ржавым визгом, от которого по спине прошла волна тошной дрожи. Тео посторонился, пропуская кабана; кабан вышел, пофыркивая, нюхая мертвый холодный воздух, и, не торопясь, пошел к выбитой калитке. Оленята так и не трогались с места.
Тео принялся за замок медвежьей клетки. Почему-то было нестерпимо, что мертвый медведь все еще заперт, и, кажется, хотелось закопать его в лесу, будто это могло хоть что-нибудь изменить. Тео сбивал замок уже раскрошившимся камнем и старался ни о чем не думать.
И замок рассыпался, и камень рассыпался белесыми на изломах крошками, когда в калитку вошел лось. Тео выпрямился и стал смотреть, как лось приостановился, нервно вздрогнув ноздрями, и, увидев человека, царственно кивнул горбоносой рогатой головой.
- Локкер, - позвал Тео и облизнул соленые губы. - Как же ты сюда попал, милый?
"Пойдем, Тео, - спокойный и грустный голос лося прозвучал будто внутри головы Тео. - Тут все уже кончено, а там Рамон хочет убедиться, что с тобой все в порядке. Пойдем".
Тео отряхнул с ладоней каменную пыль, подошел, погладил мохнатую лосиную шею с седой гривкой вдоль хребта. Лось вздохнул, его теплое дыхание колыхнуло Тео волосы.
"Пойдем, пожалуйста, - повторил Локкер мысленно. - Ты вернешься сюда потом, если захочешь, но сейчас надо идти".
Тео обнял лося за холку, как герой древней легенды обнимал серебряного единорога, уходя из реального мира в Страну Сумрака, и пошел с ним к воротам базы, где оставил своих товарищей. Ржавые ошметки хрустели под ногами, а все строения вокруг выглядели как-то нереально, пусто и тускло, будто их бросили сотню лет назад. Только из хлева выглянула растерянная коза и спряталась снова.
- Я вернусь потом, - сказал Тео.
Его голос прозвучал в предгрозовой тишине неестественно громко.
У ворот горели фонари, и фары роскошного внедорожника "Король Охоты", стоящего рядом с будкой охраны, светили ярким прожекторным светом. В этом свете Тео отчетливо увидел и разбитую машину приюта, и растерянного Феликса, смолящего сигарету, и Сапфира у его ног, и бледную Жасмин на заднем сиденье машины, с забинтованным Рамоном на коленях. И большие странные лужи какой-то черной жижи на белых плитах у въезда на базу.
Он как будто ожидал увидеть трупы, но в поле зрения трупы не валялись. К нему, заметно хромая, подошел Сапфир и ткнулся лбом в ладонь. Рамон увидел Тео и слабо завилял хвостом.
- А где все? - глуповато спросил Тео.
- А все здесь, - сказала Жасмин. Ее лицо, белое, как гипсовая маска, казалось почти спокойным.
- Я имею в виду персонал этой поганой базы, - сказал Тео, присел рядом с Рамоном, погладил его морду, дал понюхать руки; между пальцами всунулся нос пса, непривычно сухой и горячий. Лось застыл рядом с машиной, как часовой.
- И они здесь, - сказала Жасмин. - Вокруг.
- Вон они, господин капитан, - сказал Феликс, бросил окурок и махнул рукой. - Лужи-то, а?
И Тео с безмятежностью запредельного ужаса позволил себе понять, что видит в ближайшей луже погруженную в грязь щегольскую кожаную куртку, а один из странных холмиков в черной жиже опознается, как модная туфля с острым носком. Но не только остатков плоти - даже костей и волос нельзя было различить.
- Мертвяки? - спросил он, уверенный, что знает ответ. - Мы что, ошиблись, и они все были - мертвяки?
- И мертвяки тоже, - сказал Феликс и потер нос. - Тут уж, видать, и мертвяки пошли, и бывшие живые, понимаете? Все подряд. Просто потекли, потекли - и все.
- Сейчас дождь пойдет, - сказала Жасмин. - Капнуло.
И все, даже лось, посмотрели на светлую плитку двора с темным пятнышком, оставленном каплей. Рядом упала другая, третья - капли были тяжелы и велики, как капли крови.
- Второй всемирный потоп начинается, не иначе, - пробормотал Феликс и принялся нервно щелкать зажигалкой.
Тут же над головами безумной команды треснуло небо, трещина осветилась пронзительно лиловым - и грянул гром, почти одновременно со сполохом молнии. Капли падали все чаще, шурша и стуча по плитке, автомобилям, фирменной декоративной черепице, листьям - и уже через пару минут пал с неба ливень.
- Мы сейчас тоже умрем, - сказал Тео. - Мы сейчас растворимся. Или рассыплемся, как песок. Как земля. Хольвин бы сказал, что это будет правильно.
Феликс поежился, но шагу не сделал к навесу. Его челка прилипла ко лбу, сигарета намокла; он взглянул на нее и отбросил в сторону. Жасмин встала и протянула пригоршни под дождь. Тео дернулся, хотел отдернуть ее от струй дождя, как от потока кислоты - но дождь был просто дождем, он пах водой, плескал об ее ладони... Тео устыдился, смутился и отступил на шаг.
Жасмин вытерла руки об мокрые штаны и тронула Тео за плечо:
- Может, и так. Но в этом случае аскеза теряет смысл. Ты мне тоже нравишься, Тео. Более того, я тебе доверяю.
Тео обнял ее, чувствуя сквозь душевную боль странную умиротворенность, и Жасмин легла щекой на его мокрую форменную куртку. Крупные капли текли по ее лицу, как слезы.
- Медведь умер, - сказал Тео не к месту.
- Я знаю, - отозвалась Жасмин глухо. - Зеленый... наш общий... хранитель... не знаю... творец, быть может... наконец утишит боль несчастному миру... и мне бы тоже. Так больно, Тео. Так долго, так больно - за всех, убитых просто так... за все, убитое просто так... из жадности, из глупости, из подлости...
Тео коснулся губами ее волос, пахнущих лесом и дождем, и Жасмин всхлипнула и прижалась плотнее. Сапфир рядом шумно встряхнулся и снова встряхнулся.
Дождь, между тем, лил, как из ведра - и из его завесы вышли грациозные силуэты маленьких оленей, медленно, тревожно озираясь. На несколько мгновений они замерли, присматриваясь и прядая ушами, и вдруг унеслись в темень и дождь, грохнув копытами по плитам и асфальту - к своему лесу, к родному грозному лесу.
А мокрый лось стоял и смотрел, как черная жижа, смешиваясь с дождевой водой, впитывается в землю между плитами, и его друг пес, тяжело дышащий от жгучей давящей боли, пытался остудить свой горящий нос под холодными каплями...
Эпилог.
Дождь шел ужасно долго. Ливень превращался в медленную морось, в водяную пыль, морось - снова в ливень, так прошло слишком много дней. Небо было серо и тяжело; мир то ли оплакивал людей, то ли смывал с себя следы древней въевшейся грязи.
