- Жранушки хочешь? - глядя на собаку, спросил мужик.
Пес, переминаясь с лапы на лапу, тихонечко заскулил. Бородач взял один шампур и снял с него кусочек.
- Держи, - ароматное мяско шмякнулось на землю неподалеку от костра, - Ешь, псинка, я себе еще нажарю, старый Оцлум не жадный.
Бородач встал и сделал пару шагов назад. Пес медленно, глядя на старого Оцлума, направился к кинутому угощению. Желудок собаки возбужденно требовал еды.
- Да не боись ты, - Оцлум повернулся спиной к Константину Григорьевичу и отошел в сторону. В свете огня за ним Смирнов отчетливо увидел огромный пень с воткнутым в него топором, рядом с которым лежала окровавленная туша. Струйки крови сбегали к земле, образуя маленькие лужицы. Подле самого пня с вывалившимся языком из открытой пасти, валялась голова собаки и смотрела на Смирнова мертвыми глазами.
Тошнота сама подкатила к горлу Константина Григорьевича, пустой желудок свела судорога, и если бы было чем, то Смирнова, скорее всего, стошнило бы. Мысли бешено запрыгали в голове Константина Григорьевича, и он не дожидаясь развязки сюжета, опрометью кинулся бежать подальше от жуткого ужина.
- Не хочешь, как хочешь, - бросил ему в след бородач, поднимая с земли кусок жаренного мяса, - Не пропадать же добру…
Сняв грязными пальцами налипшую грязь, Оцлум отправил собачатину себе в рот.
- В самый раз, - причмокивая сальными губами, одобрил бородач.
После этого случая, Константин Григорьевич решил для себя, что ему не стоит больше приближаться к деревням, да и вообще держаться подальше от кого бы то ни было.
Чтоб хоть как-то поддерживать в себе силы, Смирнов пытался ловить мелких грызунов, и, давясь от отвращения, поедал их. Впрочем, даже такая трапеза требовала приложения не малых усилий в поимки добычи. Удачей Константин Григорьевич считал, когда ему удавалось набрести на воду или повстречать кусты со съедобными ягодами. Объедая нижние ветки, он хоть не надолго, но все же обманывал голод.
Чем ближе Смирнов подходил к Сельдмону, тем мрачней становились его мысли. Он задумывался, а стоит ли вообще ему соваться в этот гадюшник. Если пограничные вампиры все же побрезговали им, то кто его знает, как поступят вампиры Сельдмона…
Насколько знал Константин Григорьевич, на простых смертных они не охотились на улицах города, словно какие-то дикари. Для развлечений подобного рода существовали особые "центры досуга". Сельдмонские носферату считали себя вполне цивилизованными, и пить кровь у первого встречного для них являлось моветоном. Потому и придумали себе подобные центры развлечения, в которых содержались "живчики" - обычные смертные, при помощи которых, любой заплативший за "игру" мог потешить себя сценарием на любой вкус. Живчиков разводили как скот, заботясь только об их здоровье и самое главное - о составе крови. Каждый вампир Сельдмона имел одного, а то и нескольких закрепленных за ним живчиков. По собственному усмотрению он мог выпить его сразу или растянуть удовольствие на несколько игр, все зависело от привязанности вампира к живчику. Хозяева подобных центров не скупились на создании благоприятных условий для игр, лучшие сценаристы разрабатывали для клиентов всевозможные сюжеты, под них строились декорации и оформлялись огромные залы. Одним словом, - вампиры ни в чем себе не отказывали.
Константин Григорьевич знал об этом, понимая, что вряд ли кто из горожан позарится на убогого пса, и все же… А вдруг? Вдруг какой-нибудь забулдыга, не имеющий возможности оплатить развлечение в центре, решит отыграться на нем? Маловероятно, но рисковать не хотелось, а в Сельдмон все же надо попасть.
Пес лежал на траве, разглядывая раскинувшийся впереди город. Каких-нибудь двадцать минут ходьбы, и он окажется в Сельдмоне. Там придется побегать в поисках гостиницы, где останавливались ребята, "Серая лошадь", кажется. Если ему повезет, и он сумеет взять след Евы, то считай, пол дела сделано. А вот если нет… Тогда плохо, тогда он даже и не знает, что делать, куда идти.
Как всегда, Константину Григорьевичу хотелось есть. В последнее время он постоянно находился в состоянии голода. В нескольких метрах от себя Смирнов увидел куст с оранжевыми ягодами, по форме своей смахивающие на крыжовник. Еда - так себе, но на какое-то время голод отступит.
Пес встал, подошел к кусту и с обреченным видом принялся поедать ягоды. Слегка кисловатые, они и в самом деле напоминали крыжовник. Вскоре, Константин Григорьевич уже больше не мог их есть, набив оскомину кислыми ягодами. Горестно вздохнув, пес направился к дороге ведущей в город. Можно конечно было дойти до Сельдмона и через луг, но кочки и ямки, изобиловавшие на нем, мешали идти, а ровная и утоптанная дорога гарантировала псу удобный путь.
Ежесекундно поднимая дорожную пыль всеми четырьмя лапами, Константин Григорьевич трусцой бежал по обочине. Мимо то в одну, то в другую сторону проезжали телеги, дилижансы, или всадники. Никто из них не обращал внимания на бегущую куда-то по своим делам собаку. Постепенно Константину Григорьевичу идти становилось все трудней и трудней. То ли дорога стала издеваться над ним, подставляя под его кривенькие лапки то яму, то кочку, то ли воздух стал значительно плотнее. Смирнову начало казаться, что он продирается сквозь кисель. В скором времени, цепляясь лапкой за лапку, и с трудом оценивая обстановку вокруг него, пес попросту скатился в кювет. В голове у Константина Григорьевича били барабаны и мысли шли по кругу, глаза отказывались смотреть, тело перестало ему подчиняться. С каждой минутой Смирнову становилось все хуже и хуже, и он уже не мог адекватно воспринимать все, что происходит.
По всей видимости, ягоды, которые он недавно съел, не были такими безобидными, как крыжовник.
"Скорее всего, отравление, - прошмыгнула мысль, - пусть так, лишь бы хуже не стало, или еще что посерьезнее".
Судороги начали сводить лапы, тело собаки периодически дергалось в конвульсиях. Константин Григорьевич уже полностью не понимал, что с ним происходит, и, теряя сознание, не почувствовал, как чьи-то руки подняли его с земли.
Внутреннее убранство драконьего дворца напомнило Еве замок мастера Агвальта. Изобилие портретов, более масштабных, чем у мага, но таких же одухотворенных и насыщенных теплом и любовью, сразу бросалось в глаза.
"Может, это причуда всех первых отцов, - промелькнула у Евы мысль, когда они шли по длинной галерее, - Похоже на то, ведь они живут не одну тысячу лет, сколько лиц промелькнуло мимо… Не все их друзья бессмертны, а фотоаппаратов тут нет и в помине, вот и прибегают к помощи художников, чтоб запечатлеть дорогие их сердцу лица".
