— Так вот, — произнёс Штепан, внимательно разглядывая свою трубку. — Вы потеряли осторожность, Владислав. Боюсь, вы слишком увлеклись.
— Чем я увлёкся?
— Не чем, а кем. Вы знаете, кем. — И он бросил быстрый взгляд в сторону Сандры, которая оживлённо болтала о чём-то с Инной. Обе девушки были увлечены разговором и не обращали на нас никакого внимания.
— О чём вы толкуете? — растерянно спросил я. — Я вас не понимаю.
По-прежнему не глядя на меня, Штепан хмыкнул и пожал плечами.
— Вы всё понимаете, — сказал он и, считая наш разговор законченным, принялся раскуривать трубку.
Я снова посмотрел на Сандру. Перехватив мой взгляд, она лучезарно улыбнулась и помахала мне рукой. Инна же, мигом почуяв неладное, мысленно осведомилась, что происходит.
„Сам не знаю,” — ответил я. — „Штепан говорит очень странные вещи.”
„Какие?”
„В этом-то я и хочу разобраться. А разберусь — скажу.”
Я дождался, когда девушки вернутся к своим делам, и вновь обратился к барону:
— Честное слово, Штепан, я не понимаю ваших намёков. Прошу вас, выражайтесь яснее.
Наконец барон соизволил взглянуть на меня.
— Для ясности сообщаю, что у меня бывает бессонница. Порой я просыпаюсь среди ночи и по два-три часа не могу уснуть. Так что я знаю всё.
— И что же вы знаете?
По всему было видно, что только уважение ко мне удержало Штепана от нецензурных выражений. Он крепко сжал зубами мундштук трубки, подавляя приступ раздражения.
— Монсеньор... то есть Владислав, — заговорил он тихо, но твёрдо. — Я не собираюсь осуждать вас или поучать уму-разуму. Вы с Сандрой взрослые люди и не нуждаетесь ни в чьих наставлениях. У вас есть собственная совесть, пускай она судит вас и наказывает — если есть за что. А я лишь хочу призвать вас к благоразумию и осмотрительности. Ваши ночные приключения с Сандрой, это ваше личное дело; но их возможные последствия касаются всех нас. Сейчас нам крайне важно сохранить единство наших рядов, избежать любых трений, ссор и скандалов. Мы все на взводе, наши нервы напряжены до предела, и... в общем, при теперешних обстоятельствах нам ни к чему новые неприятности, они запросто могут привести к взрыву. Какие бы меры предосторожности вы ни принимали, имейте в виду, что шила в мешке не утаишь. Я не знаю и знать не хочу, что вы делаете для того, чтобы госпожа Инна не проснулась, пока вы отсутствуете. Но одно могу сказать наверняка: когда-нибудь вы оплошаете, и она обо всём узнает. Так вот, я хочу, чтобы это произошло уже после того, как мы выберемся из этой переделки. И не раньше. — С этими словами Штепан поднялся. — Это всё, что я хотел вам сказать, Владислав. А выводы делайте сами.
Он не спеша направился к палаткам, а я молча таращился ему вслед очумелым взглядом. Я не протестовал против его чудовищных обвинений по той простой причине, что не мог выдавить из себя ни единого слова. Я в самом буквальном смысле онемел от изумления. В моей голове всё перемешалось, происшедшее казалось мне жутким, кошмарным сном, и я не щипал себя за руку только потому, что здравой частью рассудка понимал, что не сплю и не брежу и что мой разговор со Штепаном состоялся наяву. У меня мелькнула сумасшедшая мысль, что какой-то шутник забавы ради подмешал в трубочный табак марихуану или другую дурь-траву, и барон, вдрызг обкурившись, тронулся умом. Моя следующая догадка была более правдоподобной, но она оказалась такой ужасной, что, будь у меня возможность выбирать, я без всяких колебаний предпочёл бы версию с наркотическим бредом...
„Что с тобой, Владик?” — пришла ко мне мысль Инны. — „Ты весь посерел.”
Я встретился с обеспокоенным взглядом жены. Её лицо выражало тревогу и растерянность. Она явно собиралась встать и подойти ко мне, но я быстро остановил её:
„Погоди, солнышко. Сиди на месте. Не смотри на меня. Не привлекай ко мне внимания.”
„Чьего?” — удивилась она, но тем не менее послушно отвела взгляд. — „Чьего внимания?”
„Чьего-либо. А пуще всего — Сандры.”
Инна озадаченно покосилась на Сандру, которая, сидя вполоборота ко мне, угощала наших котов свежими потрохами и в мою сторону не смотрела.
„Но что случилось?”
Я разлёгся на траве, делая вид, что решил отдохнуть. Теперь уже никто из сидевших возле очага не мог видеть, что я весь посерел.
„Штепан мне кое-что сказал. Кое-что странное... и страшное.”
„А именно?”
„Он считает, что у меня роман с Сандрой. Весьма изящно именует это «ночными приключениями» и так уверен в своей правоте, что едва не покрыл меня матом, когда я упорно не хотел понимать его намёков. В конце концов он высказал всё открытым текстом и призвал меня к осторожности — дескать, я так сильно увлёкся, что потерял чувство меры.”
„Что за глупости?!” — искренне изумилась Инна. — „Он что, спятил?”
„Я так не думаю.”
„А что же тогда?”
„Вот это я и пытаюсь понять. Правда, пока получается со скрипом. Ничего конкретного Штепан мне не сообщил, он только отчитал меня и ушёл. Кстати, что он сейчас делает?”
„Похоже, собирается искупаться. Только что выбрался из своей палатки, в руках у него полотенце... Да. Он махнул нам рукой и направился в сторону ручья.”
„Что ж, этим надо воспользоваться.” — Подождав немного, я поднялся с травы и сел, но при этом развернулся так, чтобы быть спиной к очагу. Зеркала со мной не было, и я не мог взглянуть на своё лицо, однако подозревал, что следы недавнего потрясения ещё не исчезли. — „Пожалуй, я пойду и потребую от Штепана объяснений. Правда, он вполне способен надавать мне по морде, если решит, что я нагло издеваюсь над ним, но выбирать не приходится.”
„А может, я попробую?” — предложила Инна.
„Нет, не стоит. Скорее всего, Штепан заявит тебе, что ничего слышал и ничего не знает, и вообще по ночам он спит, как сурок. Так что говорить с ним придётся мне.”
„Хорошо. А я буду слушать.”
„Лучше не надо. Не в упрёк тебе будет сказано, ты плохая актриса, и Сандра может что-то заподозрить. Ведь догадалась же она, что ты подслушивала мой разговор с её отцом.”
„Да, ты прав,” — уступила жена. — „Ступай к Штепану, а я буду ждать результата... И вот что. Почему ты так напуган?”
„А ты нет?”
„Нет. Я просто ошарашена.”
„Значит, до тебя ещё не дошло. Сама посуди: подозрения Штепана возникли не на пустом месте, очевидно, он что-то заметил за Сандрой, но превратно истолковал её поведение. Это «что-то» может быть совершенно безобидным чудачеством, на что я очень надеюсь; но может оказаться и кое-чем посерьёзнее. Теперь дошло?”
