— Вы знаете о природе этих союзников? — уточнил Хальвард.
— Увы, больше, чем мне бы хотелось. И, к сожалению, я сам приложил руку к тому, чтобы их нападения на Миату стали возможными.
Ульф резко шагнул вперед, но замер, остановленный легким жестом своего правителя. Илияс продолжил:
— Моя вина признана при свидетелях, записи обо всем, что происходило в Дармсуде последние два года вскоре будут переданы совету. Не думайте, что я ищу способ оправдать себя, хотя, стихии видят, не все мои решения были добровольными. Но я хотел жить, а еще больше — чтобы жили мои родные и близкие.
— Зачем вы говорите нам об этом? — подала голос Йорунн. — Вы предаете своего императора или пытаетесь его спасти?
— Я хочу уберечь людей в Дармсуде, — ответил Илияс. — Как Бадр Зойра пытается спасти от смерти своих воинов и тех, кого вынудят поднять оружие против вас.
— Мы пропустим вас к городу без боя, — глухо добавил хранитель границы. — Более того, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не получили удар в спину. За императором следуют не из любви, а из страха, и теперь, когда Сиф Йонна потерял свое могущество, думаю, многие военачальники и представители знати смогут выбрать, кому им служить — человеку или всей империи. К сожалению, обороной Дармсуда ведаю не я, пройти за ворота вам придется самостоятельно. Потребую от вас я только одного: остановите императора. Вы ведь тоже боитесь, что вся эта война — лишь ширма для отвода глаз, а в настоящее сражение вовлечены совершенно иные силы.
— Я не боюсь этого, — твердо ответил Хальвард. — Я знаю это наверняка. Моя цель — не власть, титул, ваши земли или их богатство. Но мне нужно равновесие, если Сабир станет для него помехой — я его уничтожу.
Илияс склонил голову, давая понять, что услышал и принял эти слова.
— В городе не осталось ничего, что сиятельный и его союзники могли бы использовать против вас. Ни одного кристалла с накопленной энергией, ни единого готового плетения. Но сила императорской семьи огромна, если контроль над ней обретут те существа… — плечи жреца опустились. — Им нужен путь, прямой переход. Получат его — и мы все погибнем. Я не в силах помешать этому: мои возможности в сравнении с могуществом стихий императора ничтожны.
— Так что скажете? — Бадр Зойра упрямо сверлил собеседников тяжелым взглядом. — Мы не станем требовать у вас клятв, слова герцога Недоре достаточно. В противном случае я буду сражаться до последней капли крови и заберу с собой в бездну стольких, сколько смогу.
— Что произойдет в случае смерти Сабира? — Ульф обратился к двоим имперцам. — И чего вы ожидаете от нас после?
— Захотите покинуть город — уйдете без боя, решите остаться — никто не возразит. Если сын императора выживет, то власть должна перейти к нему, — Бадр тяжело вздохнул и добавил. — Но я осознаю, что, возможно, сейчас подписываю приговор юному наследнику. И не буду мстить за него или призывать кого-то к мести. Одна жизнь в обмен на многие — это справедливо, — лицо его стало совсем жестким. — Я надеюсь, что госпожа Арселия и леди Мейрам переживут эту смуту, но понимаю, что верить в счастливый конец для всех нас было бы наивно. Моя судьба и жизнь верховного жреца теперь во власти малого совета, и мы покоримся их решению.
— Я принимаю ваши условия, — голос Хальварда упал тяжело, словно занесенный меч на подставленную шею. — Уйдите с моего пути, отзовите людей, не подходите к Дармсуду ближе, чем находитесь сейчас. Обо всем остальном мы поговорим еще раз, если выживем.
Вечером следующего дня синие знамена уже развевались под стенами столицы.
***
Малкон сидел на крыше лачуги в нижнем городе, позволяя хлестким ударам ветра пробираться под одежду и взъерошивать волосы. С гор ощутимо тянуло холодным воздухом, дыхание его было таким живительным и свежим, что, закрыв глаза, северянин отчетливо видел перед собой заснеженные пики.
Стража на стенах суетилась, готовилась отбивать штурм. Воины старались изо всех сил: нагревали в котлах воду, расставляли колчаны с запасными стрелами для лучников, проверяли укрытия галерей, поднимали наверх багры, чтобы отталкивать приставные лестницы. В этих приготовлениях угадывалась размеренность, точный расчет, крепкое знание своего дела. Однако что-то было неправильно.
В воздухе висела неуверенность и тревога, совсем не та, что должна быть перед боем. То и дело люди кидали косые взгляды, но не за стены, а на сияющие золотом крыши дворца. А император словно забыл обо всем: ни приказов, ни гонцов. Оборону Дармсуда возглавил не сиятельный Сабир или кто-то из его ближайших помощников, а начальник городского гарнизона — почти недопустимое и необъяснимое пренебрежение безопасностью столицы.
Малкон же точно знал, что суета на стенах лишена смысла: не будет штурма, не будет осады, не будет ни победы, ни поражения в этом бою, как не будет и самого боя. Герцог Недоре пришел сюда не ради города, не ради битвы за стены, улицы и дома.
Для Малкона не было тайны в том, что произойдет вскоре. Его люди обронили всего несколько фраз — и негодование толпы начало разгораться тихим пламенем. По городу поползли слухи о том, что герцог Недоре явился, чтобы раз и навсегда закончить спор с императором. Кто-то говорил, что это месть за нападение на Миату, кто-то — что попытка захватить трон. А еще перешептывались, что Хальварду не нужен ни Дармсуд, ни его жители, только сиятельный Сабир.
Умирать не хотелось никому, а император продолжал хранить молчание, еще больше подогревая этим раздражение толпы. Сложно сказать, кто и когда первым заговорил в открытую, кто первым вышел на улицу и решительно направился к стенам дворца, требуя немедленно хоть что-то пояснить. Но к вечеру толпа на площади, уже не скрываясь, выкрикивала угрозы.
С наступлением темноты на улицах начались стычки между горожанами и стражей. Пара коротких потасовок — и высокие ворота дворца оказались крепко заперты, в камни мостовой с глухим стуком ударили стрелы, отгоняя людей прочь. Толпа дрогнула, попятилась, отступила — и растеклась по улицам. Вскоре в кварталах богачей поднялся шум и крики, где-то алым цветком распустился первый пожар. Затем разгромили дома нескольких членов малого совета и жилище Сифа Йонны. Это стало сигналом к началу погромов.
Гнев толпы бессмысленен, порой неоправдан и излишне жесток, но никогда не возникает там, где люди довольны своей жизнью и чувствуют себя в безопасности. К середине ночи пожары полыхали по всему верхнему городу. Кто-то из восставших добрался до рынка рабов и выпустил пленников, ближе к рассвету беспорядки охватили Дармсуд почти целиком.
Начальник городского гарнизона в ужасе наблюдал за происходящим, не зная, что теперь делать: оборонять город от захватчиков или подавлять бунт внутри стен. А Золотой Дворец все еще хранил молчание.
На рассвете к главным воротам стянулись самые отчаянные смутьяны. Они требовали начать переговоры с Хальвардом Эйлертом Эйнаром. Кричали, что готовы выдать императора, если герцог Недоре пообещает оставить Дармсуд в покое. Люди потрясали в воздухе палками, у кого-то поблескивали топоры, а иные просто подбирали с земли камни, вот-вот должна была начаться драка.
Но начальник гарнизона колебался, не желая отдавать приказ о нападении. Люди пришли сюда, гонимые страхом и безысходностью своего положения, разве он не понимал этих чувств? Разве и сам не испытывал нечто похожее? Сомнения рвали его душу в клочья. Стрелять в почти безоружных и совсем необученных военному делу людей по велению долга или прислушаться к зову сердца, преступив тем самым клятву? Неверный шаг мог погубить город, но какой путь был правильным?
Мучительно тянулись минуты, в груди заныло от тоски и тревоги, однако затягивать дальше было нельзя, и он решился:
— Открыть ворота!
59. Расплата Сифа Йонны
Тревога просочилась даже в дворцовые казематы. Тут не было слышно криков толпы, звона оружия, треска пожаров. Но люди всегда остаются людьми, и если наблюдать за ними достаточно долго, то можно научиться улавливать скрытое. Сиф Йонна умел смотреть, ждать, слушать, чувствовать то, что сотни других оставили бы без внимания.
