помойку. От этого осознания делалось тошно и мучительно горько. Как бы ни закончилась история с ритуалом, Асфодель его не пощадит. Неужели оставалось только принять эту участь?
Орфин нащупал край колодца и незаметно отступил к нему. Быть может, они учли не все возможности? Быть может, на этой доске есть еще одна фигура?
Стоя на расчищенном паркете, оторвав пальцы от костяного борта, Орфин заглянул в Бытое — таким привычным и излюбленным действием, попросту открыл глаза. Комната была объята пламенем, и жар ударил ему в лицо. Рефлексы велели тут же вернуться в Пургу, но он устоял. Всё, что нужно — это пара секунд.
С трудом удерживая внимание по эту сторону завесы, он перенес руку через невидимый борт колодца и резко опустил ее внутрь, пронзая пальцами гладь воды. И мир перевернулся.
Его заполнили тропические запахи, душистая пыльца и шелест ветра в листьях. Перед глазами закружились цветные пятна — акварельный калейдоскоп, в котором никак не удавалось рассмотреть хоть что-то. Лишь намеки и оттенки, как сладкие обещания.
Садовница не соврала: этот мир действительно был прекрасней всего, что Орфин когда-либо видел. Даже сейчас, преисполненный желчи и ненависти, он не мог с этим спорить. Он почти поддался дурманящему великолепию. Но вдруг идиллию разрушил многоголосый шепот, раздавшийся разом со всех сторон.
— Сгинь, маленький сорняк. Не порть великие сады.
— П-постойте! Я говорю от лица Асфодели!
— Сестра наконец готова вернуться?
Орфин поразился своей удаче.
— Она желает вернуться, да! К-как ей это сделать?
— Ей прекрасно известен ответ. А твоя ложь отвратительна, тень, и отныне искореняем ее.
Горло вдруг сжало раскаленным ободом, и Орфин захрипел от боли.
— Что сестра велела передать нам?
Казалось, он никогда не сможет и слова произнести. Посреди сияния Элизиума он и впрямь почувствовал себя жалким немым сорняком. Но когда мысли, бившиеся в агонии, наткнулись наконец на послание ведьмы, жар в горле стих, и Орфин сумел ответить:
— «Сестра Асфодель преуспела».
К изумлению и даже гневу Орфина, ответом стал раскат смеха. Единый хор, говоривший с ним, вдруг распался на многоголосье, похожее на трели птиц. Они наперебой засудачили.
— Ее выходки просто несносны!
— Преуспела? И что же теперь она хочет от нас? Принять этот сор?
— Опять она за свое! Сколько раз нужно ей повторять?
— Лучше б за своим садом приглядывала!
— Когда она наконец поймет?
— Несчастная безумица!
Затем, без какой-либо команды, голоса снова слились в один.
— Зачем она послала тебя, тень?
Стоило Орфину задуматься над ответом, как горло снова сдавило огнем. Он мог говорить только правду.
— Хочет… передать вам древа и получить иглы и гелиосы.
Бестелесные голоса вновь засовещались. Они были единодушны в том, чтоб не принимать «сорняки», однако не знали, стоит ли спонсировать Асфодель «удобрениями».
— Нам это ничего не стоит! — восклицали одни.
— Если потакать ее капризам, сестра никогда не вернется! — возражали другие.
Орфин хотел встрять со словами: «Я хочу помочь вам вернуть ее!», но не смог. Пришлось формулировать иначе.
— Я тоже хочу, чтоб Асфодель убралась из Пурги!
— Почему? — спросил одинокий надменный голос на фоне шумного спора. — Разве она не пытается всех вас спасти? Разве ты не жаждешь остаться в Элизиуме?
Все прочие остались безразличны к пожеланиям какой-то там тени.
Орфин хотел бы польстить и соврать, что недостоин, но ответить мог только одно.
— Не хочу.
— Почему?
— Никогда не мечтал быть растением. Так как вернуть вам Асфодель?
— Ты не сможешь ничего для этого сделать, тень. Сестра должна принять собственное решение.
— Как педагогично. Ну, так подтолкните ее! Она хочет отправить древа к вам в сад. Скажите, что примете их только вместе с ней!
— Ее сорняки не нужны в наших садах.
Орфин проглотил это презрение.
— Разумеется, — буркнул он. — Просто соврите ей.
Его уши разрезал оглушительный визг, как стекло по стеклу.
— Мы не лжем! — ответили все единым возмущенным возгласом.
Орфин схватился за уши и выругался от души.
— Значит, я солгу за вас! Просто сделайте, чтоб я снова мог!
— Это невозможно, — ответили ему после паузы, с некоторой долей разочарования и печали, как Орфину показалось. Может, его план даже понравился «богам», но слишком поздно. — Довольно, тень. Сгинь.
Щелчок. В многоцветном мареве вдруг возникла ослепительная искра. Она неслась к Орфину, разрастаясь, как огни неумолимых фар. Он успел дернуться в сторону, но сияние надвигалось слишком быстро. Цвета пропали, осталась лишь выжигающая белизна. Орфина охватил нестерпимый жар, и в долю секунды с ним было покончено.
«Таинство слепящего очищения»
Никтос медленно поднялся на ноги, и Рита увидела себя в его маске — туловище еле виднелось за лозами, которые ее оплели. Ловчий шагнул к ней, и Рита задохнулась от острого отчаяния. Она ведь едва успела вспомнить себя! Нечестно отбирать память вот сейчас!
— Никт, стой! Пожалуйста!..
Вдруг позади у колодца раздался короткий плеск. Утробно зарычав, Асфодель взмыла над кровавым ковром и черным смерчем ринулась туда.
Рита не могла обернуться и рассмотреть, что произошло. Но путы, сжимавшие ее, немного ослабли, оттого что их хозяйка потеряла концентрацию. Не теряя драгоценные секунды, Рита раздвинула мясистые ветви и вырвалась из их плена.
Никтос, этот безликий раб, продолжал надвигаться, не меняя скорости. Но внезапно он заговорил, чего Рита меньше всего ожидала.
— Ты же сама просила меня о забвении, Тис, — неразборчиво прошелестел он. — Что изменилось?
Прежде, ища забвения, она и впрямь умоляла «брата» забрать все до последней капли. Тогда она жаждала исчезнуть и отчаянно боялась что-либо вспоминать. Возможно, в глубине души она знала, что нарушает свои же принципы, и не хотела сталкиваться с этим противоречием.
Все ответы на вопрос Никта казались слишком очевидными. «Я больше не фамильяр». «Я теперь свободна».
— Я вспомнила, кто я, и не хочу забывать. Пожалуйста, Никт, дай мне…
Вдруг от колодца донеслись треск и шипение. Отскочив подальше от ловчего, Рита обернулась на этот звук. Над жерлом колодца клубился пепел, сквозь который угадывался черный силуэт Орфина. Но миг — и он рассыпался, как обугленная веточка.
Рита охнула и прижала ладони ко рту и груди. Был — и нет. Щемящая тоска — как удар в солнечное сплетение.
Пепел осел, и стало видно, что колодец опустел и выгорел изнутри, покрылся угольными трещинами. Костяные стенки медленно остывали, отдавая жар в воздух, и тот колыхался, как над костром. Асфодель зависла над колодцем, вцепившись в его борт. Издав короткий пронзительный вопль, от которого заломило уши, она раскинула руки в лохмотьях обгоревших рукавов, и останки
