Ознакомительная версия.
– Если захочет, ты его не остановишь, – отмахнулся Ирунг.
– Мертвый не прорвется, – мрачно заметил Димуинн.
– Дорогой конг, – маг заставил себя улыбнуться, – помни, что и Тини тоже вряд ли забыла о девчонке! Одно дело ее улыбки в Скире, другое здесь, вблизи храма.
– Где она теперь? – Димуинн вновь закрыл глаза.
– В особняке, в двух кварталах отсюда, – быстро ответил Арух. – Мои люди глаз с его дверей не спускают! Правда, возле нее то и дело Касс вертится. Глаза у старика горят, не иначе Тини и ему ножки подлечила? Когда Ролл отправится за… камнем?
– Когда протрезвеет, – вздохнул Ирунг. – Завтра с утра. Я приставил к нему жрецов, сейчас его как раз приводят в чувство. К счастью, сын у него – неплохой парень. Полсотни воинов в полном порядке, он за ними присматривает.
– Тини действительно может найти камень? – осторожно спросил Арух.
– Должна, – кивнул Ирунг. – А не сможет, сами найдем. То, что Суррара воинов на баль двинула, к спешке меня склоняет. Главное, чтобы Седд нам не помешал.
– Не помешает, – твердо сказал Димуинн.
В снегу беглянка в себя пришла. Сон Кессаа снился, что сгорела она в колючем пламени, растаяла, лужицей олова обратилась и катится по ледяному склону, но не может остыть, не может. И склон этот не шипит, не тает от ее пламени, а тоже обжигает, пусть не жаром, а холодом, но жжет невыносимо.
Только после этого очнулась, но еще не меньше десяти шагов проползла, пока поняла, что замерзла, что руки, ремнями стянутые, заледенели от снега, колени, живот онемели, ноги почти не чувствуются. Слезы подкатили, но не к глазам, а к горлу и забулькали там беззвучными рыданиями. Приподнялась на локтях, лес ночной мутными глазами окинула, все увидела и почувствовала разом – и близкий отблеск костра за спиной, и невидимые, но явные фигуры дозорных в отдалении, и равнодушное внимание к ней чужих глаз из непроглядного мрака, и ненависть, что позади нее кралась, и голос. Знакомый и теплый. И Кесса подала вперед измученное тело, выкинула локти и вновь подтянулась, поползла навстречу голосу. Но и на десяток локтей не успела удлинить вымученную ложбину, как крепкие руки подхватили ее за бока, подняли, удержали, когда начала валиться на бок, рассекли ремни на оледенелых култышках и окунули в блаженную теплоту.
– Зиди, Зиди, – залепетала она радостно губами, тыкаясь мокрым носом в колючую щетину, и не могла понять, то ли она плачет, то ли вынырнувший из небытия баль, то ли тает снег, набившийся в волосы.
– Тихо, – беззвучно ответил Зиди и рывком за спину ее отстранил.
– Не верю глазам своим, – донесся шелестом напряженный голос.
– А ты верь, Хеен, – ответил баль. – Прогуляться вышел?
Запели, покидая ножны, два клинка, но не заскрежетали друг о друга, а обнаженными жалами замерли.
– Прогуляться! – рассыпался чуть слышным смехом Хеен. – Уснуть не мог, все пытался понять, как же ты умудрился мне руку перед праздником деревяшкой задеть?
– А я уж думал, будто стыд тебя замучил, что ты на противника со спины напал, – прошептал баль. – Насчет руки это просто. Могу и повторить тот же удар, конечно, если тебя страх еще за шиворот не ухватил.
– Мой страх мне оставь, – ответил Хеен. – Дотянись-ка до моей кисти, да помни, не деревяшка у меня в руках, я тебя жалеть не буду!
– И не надо, – буркнул Зиди и вдруг на одну ногу припал.
Щелкнуло что-то чуть слышно, словно уголек в костре переломился, и меч Хеена в снег воткнулся. Еще одно движение сделал Зиди, и забулькало перед ним, будто источник сквозь мерзлую землю пробился. В третий раз шевельнулся Зиди и словно пласт снега с дерева слетел, а Кессаа сразу вспомнила тот удар, которым Зиди на арене серое чудовище добил.
– Все, – прошептал баль. Меч в ножны вложил, Кессаа на руки подхватил и неслышно понес ее меж черных стволов в темноту.
– Не спи, – сказал он ей через пару сотен шагов, когда и костер, и дозорные, и даже неясные чужие взгляды остались позади. Но она скорее боялась проснуться и опять очутиться среди воинов Креча связанной и беззащитной, хотя именно теперь ей почему-то казалась сладостной ее беззащитность. Если бы только не прихватывало в груди и не просыпалась мучительная боль в ногах и руках.
– Сейчас все будет в порядке, – сам себя успокоил Зиди еще через пару сотен шагов, когда под огромной сосной шевельнулась мохнатая тень и лошадиная морда потянулась к лицу Кессаа. – Потерпи, девочка моя, сейчас мы все поправим.
Кессаа еще думала, к кому обратился баль, к ней или к лошади, а он уже сбросил в снег короткий тулупчик, поставил ее сверху и ткнул в губы развязанный мех. Терпким запахом ударило в ноздри, травяным ароматом пробило насморк и тут же обожгло сначала горло, потом огнем лизнуло пищевод, полыхнуло в животе и побежало, потекло огненными струйками к ногам и рукам.
– Ой! – только и смогла выдохнуть Кессаа да о ствол оперлась, когда крепкие руки начали соскабливать с нее сырую одежду. Холод облизал кожу, но уже следом колючие ладони тем же составом зажгли тело. Плечи, грудь, спина, бедра, живот. Горячо же! Ведь только что была она расплавленным оловом, зачем же опять ее сжигать? Ты не видишь в темноте, Зиди, но снежинки, слетающие с колючих ветвей, только что не шипят, когда касаются кожи!
– Вот-вот, – торопился баль. – Одевайся! Конечно, не тонкой ткани, но чистая одежда. Ногу, ногу поднимай!
Кессаа подчинялась со смущением, но обожженное снадобьем тело уже давало ей понять, что теплое прильнуло к спине и бедрам, что тает боль в пальцах на ногах и руках, что уходит дрожь из коленей и локтей, что кутает, кутает ее Зиди, вот уже затянул шнуровку на сапогах, тянет пояс, вертит платок на голову и шею.
«Все», – прошептала про себя, когда вновь винная настойка плеснула в горло.
– Все, – повторила, когда взлетел Зиди на лошадь и поднял ее невесомую к себе. Прижалась, зажмурилась, закрыла глаза, провалилась в сладкую дрему, поэтому и не увидела ни темных ветвей, словно разбегающихся в стороны от бодрой коняги, ни повалившего вдруг густого снега, ни плотно сжатых губ на исчерканном шрамами лице воина. Одно только поняла: паутина, Гурингом наведенная, не пропала. В комок она слиплась и к большому пальцу правой руки пристала.
Усталость навалилась, словно слетела с дрогнувших ресниц, вместе с пробуждением. В утренних сумерках Зиди правил лошадь сквозь снегопад то ли охотничьей, то ли звериной тропой, и на тихий вопрос Кессаа, куда они едут, ответил с доброй усмешкой:
– В Дешту, Рич, в Дешту. Или мы договор с тобой не ладили?
– Денег у меня нет, – прошептала Кессаа. – Ничего нет.
Ознакомительная версия.
