Весной 1981 г. он вкатывается в город Сакраменто в кузове древнего грузовичка, сработанного компанией «Интернейшнл харвестер», которые давно уже стали редкостью на дорогах Калифорнии. Он сидит среди трех десятков мексиканцев, незаконных иммигрантов, в кузове нет недостатка в мескале, текиле, травке и вине, все пьяны, а Каллагэн, возможно, пьянее остальных. Фамилии сидящих в кузове еще вспомнятся ему, выплывут из пьяного угара: Эскобар… Эстрада… Хавьер… Эстебан… Росарио… Эчевериа… Каверра. Это фамилии, с которыми он позднее столкнется в Калье или галлюцинации, вызванные спиртным? И как объяснить, что его фамилия оказалась столь близкой по написанию к тому месту, где в итоге закончились его странствия? Calla, Callahan. Калья, Каллагэн. Иногда, когда он долго не может уснуть в удобной кровати в своей спальне, эти имена бегают друг за другом у него в голове, словно тигры в каком-то мультфильме.
Иногда у него в голове мелькает строка из стихотворения (он так думает) Арчибальда Маклиша «Апостольское послание, оставшееся в земле»: «Это не голос Бога, а всего лишь гром». Строка на самом деле другая, но так он ее помнит. Не Бог, но гром. Или именно в это ему хочется верить? Сколько раз люди сознательно отказывались признавать, что с ними говорит Бог?
Но тогда ему не до Бога и грома. В Сакраменто он въезжает пьяным и счастливым. В голове нет вопросов, требующих поиска ответа. Счастлив он и на следующий день, несмотря на похмелье. Работу он находит легко, рабочие руки требуются всем, вакансий навалом, совсем как яблок на земле после бури в яблоневом саду. Если, конечно, ты не боишься запачкать руки, обжечь их в горячей воде или заполучить мозоль-другой, махая киркой или лопатой. За годы странствий еще никто не предлагал ему поработать биржевым брокером.
В Сакраменто его берут разгружать грузовики в огромном магазине кроватей и матрасов, который называется «Спящий Джон». В «Спящем Джоне» готовятся в ежегодной распродаже, поэтому все утро Каллагэн и пятеро других грузчиков таскают всякие и разные кровати, одно-, полутора-, двух-, а то и трехспальные. В сравнении с некоторыми другими работами, за которые ему доводилось браться, эта — просто подарок.
Во время перерыва на ленч Каллагэн и остальные сидят в тени навеса разгрузочной платформы. Вроде бы никого из этих людей он не видел в кузове «Интернейшнл-харвестер», но полной уверенности у него нет: вчера он слишком много выпил. Одно знает наверняка: как зачастую и бывало, он — единственный белый. Все они едят enchiladas[41], купленные в «Безумной Мэри», забегаловке на другой стороне улицы. Из старого, запыленного транзисторного приемника, который стоит на груде ящиков, звучит танго. Двое молодых парней танцуют, остальные, и Каллагэн в их числе, перестали есть и хлопают.
Молодая женщина в юбке и блузке выходит из магазина, неодобрительно смотрит на танцующих молодых парней, потом на Каллагэна.
— Ты — англи, так?
— Англи, — подтверждает Каллагэн.
— Тогда, возможно, тебя это заинтересует. Остальных — точно нет, — она протягивает ему газету, «Сакраменто би», вновь смотрит на танцующих мексиканцев. — Стручки фасолевые, — подтекст ясен: лучше б их тут не было.
У Каллагэна возникает мысль подняться и пнуть ее в тощий, не танцующий зад, но уже полдень, слишком поздно искать новую работу, если он потеряет эту. И даже если он не угодит в каталажку за этот пинок, заплатить-то ему точно не заплатят. Он ограничивается тем, что показывает ее удаляющейся спине палец, под смех и аплодисменты грузчиков. Молодая женщина поворачивается, подозрительно оглядывает их, скрывается за дверью. Все еще улыбаясь, Каллагэн раскрывает газету. Улыбка остается на его лице, пока он не добирается до раздела «НОВОСТИ СТРАНЫ». Между сходом с рельс поезда в Вермонте и ограблением банка в Миссисипи он находит следующее:
ЗНАМЕНИТЫЙ «УЛИЧНЫЙ АНГЕЛ»
В КРИТИЧЕСКОМ СОСТОЯНИИ
Нью-Йорк (АП). Роуэн Р. Магрудер, владелец и главный супервайзер едва ли не самой известной ночлежки Америки для бездомных, алкоголиков и наркоманов, находится в критическом состоянии после того, как на него напали Братья Гитлеры. Братья Гитлеры терроризируют пять районов Нью-Йорка на протяжении последних восьми лет. Согласно сведениям, полученным от полиции, они несут ответственность на избиение как минимум тридцати человек, двое из которых умерли. В отличие от их прежних жертв, Магрудер не черный и не еврей, но его нашли в подворотне, неподалеку от «Дома», ночлежки, которую он основал в 1968 году, с фирменным знаком, свастикой, который Братья Гитлеры вырезают на лбу своих жертв. На теле Магрудера также обнаружены многочисленные ножевые ранения.
«Дом» получил национальную известность в 1977 г., когда мать Тереза приехала туда, помогла приготовить и раздать обед и помолилась с обитателями ночлежки. Магрудер стал героем передовицы журнала «Ньюсуик» в 1980 г., когда мэр Нью-Йорка Эд Кох объявил ист-сайдовского «Уличного ангела» Человеком года Манхэттена.
Врач, хорошо знакомый с состоянием дел, полагает, что у Магрудера шансов остаться в живых «не больше трех из десяти». Он сказал, что нападавшие не только вырезали Магрудеру свастику на лбу, но и ослепили его. «Я считаю себя милосердным человеком, — добавил врач, — но, по моему мнению, тех, кто это сделал, следует обезглавить».
Каллагэн перечитывает заметку вновь, задается вопросом, идет ли речь о «его» Роуэне Магрудере или о другом, из того мира, где на некоторых банкнотах красуется профиль Шедбурна. Почему-то он уверен, что Магрудер тот самый, его знакомец, вот почему ему и дали прочитать эту газету. И вообще, сейчас он находится в «реальном мире», о чем ему говорят не только профили на банкнотах в его бумажнике. Он это чувствует. Всеми фибрами души. А если это так (это так, он точно знает), получается, что он многое упустил, бродя по тайным хайвеям. Мать Тереза приезжала в ночлежку! Помогала с раздачей ужина! Черт, может и приготовила жаркое из жаб с клецками! Почему нет? Рецепт же остался на стене, приклеенный скотчем. И признание Человеком года! Передовица в «Ньюсуик»! Он жалеет, что ничего этого не знал, но трудно следить за новостями, разъезжая с бродящим цирком и выгребая бычье дерьмо из стойл за площадкой для родео в Энид, штат Оклахома.
Ему страшно стыдно, от стыда по щекам катятся слезы, но он их не замечает, пока Хуан Кастильо не спрашивает у него: «Почему ты плачешь, Донни?»
