Только пребывая тут, в этом времени, я и понял истинный смысл фразы: «За Веру, Царя и Отечество», особенно последнего слова в нем. Отсюда оно идет и означает отнюдь не абсолютное бескорыстие в самопожертвовании на поле брани. Фигушки. Помимо согласия пострадать за православие и власть, тут еще имеется и третье – за свой род. И когда представителей твоего рода тащат на плаху, а ты молчишь в тряпочку, значит, ты, в глазах Иоанна, прошел последнюю контрольную проверку. Если уж и эту обиду – не простую, смертную – сглотнул, в угоду царю наплевав на свой род, то, стало быть, можно смело ставить штамп: «К дальнейшей службе годен».
К тому же поездка, и желательно куда-нибудь подальше, как оказалось всего днем раньше, входила и в мои собственные планы. Теперь, после разговора с Ицхаком, состоявшимся накануне, точнее с его приказчиком, вернувшимся из-под Новгорода и сообщившим мне ошеломляющую новость, я сам жаждал отправиться хоть к черту на рога. Кострома так Кострома. Отлично. Лучше нее может быть только какой-нибудь Великий Устюг, потому что тот еще дальше, и намного.
Нет, ненаглядная, которую я давно в мыслях называл своею, не погибла от мора, да и в ближайшей перспективе смерть от чумы ей тоже не грозила, потому что в Новгороде ее не было, так что мой вояж туда отпадал. Где-то здесь она жила, в Москве, будучи… супругой боярина Никиты Семеновича Яковли.
Потому приказчики Ицхака и не сумели ее отыскать, когда бродили по подворьям. Розыск-то был объявлен на Долгорукую, а не на, прости господи, какую-то Яковлю. Ну и фамилию она себе подобрала. Пузатую и бесформенную, как квашня. Хотя постой-постой…
– А это не сын того, что…- повернулся я к Ицхаку.
– Сын,- кивнул он, угадав мой вопрос.
Я с тоской вспомнил поседевшего прежде времени старика, которого царь простил в день казни Висковатого, и горько усмехнулся. Как знать, может, та девушка в лазоревом сарафане, что метнулась подхватить еле стоявшего на ногах боярина Семена Яковлю, как раз и была моей мечтой, теперь уже бывшей? А я-то, дурак, даже не разглядел ее со спины. Да и не до того мне было – смотрел в другую сторону.
– Но это точно она? – попытался я усомниться, еще лелея безумную надежду, что произошла какая-то чудовищная ошибка, которая сейчас выяснится, и все встанет на свои места.
– Да точно, боярин,- обиженным тоном заявил приказчик и вновь принялся перечислять то, что ему удалось выяснить: – Княжна Марья Андревна Долгорукая, осьмнадцати годков от роду. Замуж князь ее выдал о прошлой осени. Батюшка жениха уделил им свои поместья, кои получил от государя-батюшки, так я не поленился и заехал туда на обратном пути, дескать, поклон передать – авось от Твери до Старицы по воде крюк не велик. Так что все как есть выведал и самолично оную княжну повидал.
«Точно,- вздохнул я.- Под Старицей я ее и встретил. Все сходится».
А приказчик все расписывал Машины прелести:
– Краса и впрямь неописуемая,- Он мечтательно закатил глаза,- Ходит, ровно пава выступает, засмеется, яко дукатом одарит. И сама вся сдобная да пышная…
– Коса русая? – перебил я, вопреки всему на что-то еще надеясь.
– Не разглядел под кикой мужниной,- развел тот руками.
– А лицо? Веснушек на лице не приметил? – вспомнил я увиденную пигалицу.
– Да что ты, боярин. Ликом она белым-бела, яко снег первый. Ни единого изъяна,- твердо заверил тот, и моя последняя надежда приказала долго жить.
Вместе с веснушками.
Расчет, который со мною произвел в тот же день Ицхак – я, собственно, приходил за ним,- был честен, но все мои, даже самые мелкие, расходы купец тщательно учел. Не забыл он ни мои нарядные одежды, ни коней, добавив стоимость комнаты на гостином дворе, где мы с ним поначалу проживали, и сминусовав еще триста пятьдесят рублей в счет выплаты процентов по тем распискам, которые отыскали у некоторых приказных людей при аресте. По ним мы оказались в должниках у приказа Большого прихода, а с его шустрыми подьячими лучше не связываться – себе дороже.
Словом, на руки мне причиталось не так уж много – тысяча семьсот десять рублей шесть алтын и три деньги.
Перепроверять за ним я не стал – не до того. Оглушенный услышанной новостью, я попросту махнул на все рукой. К чему теперь мне эти рубли? Да и того, что он насчитал, мне все равно с собой не взять – по весу это получалось больше семи пудов серебром. Пришлось на пару дней задержаться, пока Ицхак найдет для них выгодное размещение. В конце концов он отыскал надежное местечко – в Русской торговой компании, как называлось объединение английских купцов, торгующих с Русью. Взял их у меня некто сэр Томас Бентам на полгода с обязательством выплатить пять процентов с суммы.
Часть остальных денег ушла на покупку дорожных припасов, одежды для мальчика и приобретения для него возка с лошадьми. Можно было бы впрячь в возок мою и Андрюхину, но я отказался, оставив лошадь Апостола как резервную – мало ли что может случиться в дороге,- а своего коня для себя.
Я вовсе не собирался осваивать искусство верховой езды, просто не хотел сидеть в возке, отчаянно нуждаясь в одиночестве. К тому же чем больше трудностей, тем лучше. Когда идешь вечером в раскорячку, а в крестце будто кол, и спину нещадно ломит, а мышцы ног крутит судорога от усталости – горечь на душе ощущается не так сильно. Пускай она не уходит вовсе, но хотя бы отдаляется, и, надо сказать, на весьма приличное расстояние.
Нет-нет, не подумайте, что я сдался, опустил руки и поставил на моей мечте крест. Дудки! Если судьба хотела прибить меня этим известием, то вынужден ее разочаровать – ничегошеньки у нее не вышло. Удар, что и говорить, был болезненный и настолько чувствительный, что у меня даже перехватило дыхание. Охнуть и то навряд ли получится. Но я знал – перетерплю.
Чтобы я примирился с тем, что урожденная Мария Долгорукая, которая все равно в конечном счете должна стать и будет княгиней Монтекки, то бишь Россошанской, оставалась какой-то Яковлей?! Ха! Трижды ха-ха-ха! Плохо ж вы меня знаете, господа. Это только первый тайм, который мы уже отыграли и в котором я успел понять лишь одно – судья явно пристрастен и гол, забитый в мои ворота с нарушением всех правил, засчитал несправедливо.
Ну и ладно. На будущее будем знать. Мне бы только восстановить дыхание – очень уж больно. Лишь по этой причине я нуждался в перерыве, благо что время меня, увы, не лимитировало. Но ничего, съезжу в Кострому, по пути все обдумаю, почищу перышки, приведу себя в божеский вид, а дальше поглядим. Есть еще и второй тайм, мадам судьба, которая неправедная судья, и смиряться со своим проигрышем я не намерен – так и знайте. Пожалуйста, веди в счете… до поры до времени, но победить тебе все равно не удастся! И вообще, за одного битого двух небитых дают, так что я теперь вдобавок зол и страшен в своем праведном гневе. Пороховая бочка по сравнению со мной – ящик с песком. Эх, знать бы еще, на кого его обрушить.
