Я падала, чувствовала, как лечу назад в темноту и неизвестность. Прежде чем она поглотила меня целиком, пришла обида на судьбу, глупо было бы погибнуть от неправильно наложенного заклинания. Защитного заклинания.
— Не пущу! Это память о Петре Сергеевиче!
— Послушайте…
Голоса, разные, громкие и тихие, целые фразы и неразборчивое абсолютно неважное «бу-бу-бу». Меня качало на качелях, вверх — вниз. Падение, и непроницаемые облака укутывают со всех сторон, звуки стихают и отдаляются. Взлет, и они прорываются сквозь пелену, что-то требуют и грозят.
— Ефим, нашел что-нибудь?
— Нет.
— Уберите старуху!
— Я тебе уберу! Я так уберу, что твоим родителям стыдно станет! Меня в твоем возрасте учили уважать старших…
На минуту мне показалось, что сквозь пелену облаков пробивается солнечный свет, что стоит мне взлететь повыше, они разойдутся, и я прорвусь. Но нет, я опять лечу вниз, в теплую, уютную темноту, которая ничего не требует, в которой необязательно шевелиться, в которой необязательно существовать. Свет гаснет. Звуки смазываются.
— Михар, возьми ее!
— Не могу, на ней наш защитный знак.
— Да, что за идиотизм, в конце концов!
— Следите за языком, молодой человек.
— Поддерживаю.
— Но Семен Евгеньевич…
— Заткнись, Арсений.
На этот раз полет был долгим. Свет резал глаза, в нем появились тени, большие и маленькие. Я закрылась от него руками.
— Она приходит в себя.
Голос совсем рядом. Ему вторит стон, и я понимаю, что мой собственный. Прорываюсь на поверхность, и темнота отступает окончательно. Откуда столько света? На него больно смотреть.
— Ольга? — Ближайшая тень превращается в Тину. — Как ты?
— Погоди, — попросил кто-то, — дай ей прийти в себя.
— Что случилось?
Святые, что с моим голосом? Тоненький мышиный писк и то звучит громче. Я несколько раз моргнула, привыкая к свету. Темные деревянные балки на фоне беленого потолка. Значит, я дома, в кровати, в спальне, рядом сидят Тина и старик.
— Что произошло? — спрашиваю я, на этот раз выходит лучше.
— Так сразу и не скажешь, — вздохнул Семёныч, — давай-ка поднимайся. Там твоя эта… приживалка за наследство Петра Сергеевича воюет, кем бы он ни был и когда бы ни представился.
Староста криво усмехнулся, только глаза остались серьезными и какими-то встревоженными.
Все оказалось не так плохо, как я успела нафантазировать. Встать удалось, хоть и не без помощи, но с первой попытки. Голова не кружилась, тело не ломило, грудь вполне ожидаемо болела, как раз в том месте, где висела брошь. Дыхание перехватывает, но терпеть можно.
В гостиной ждали остальные. И бабка. Бориса не было, наверняка отослали.
Марья Николаевна стояла у подножия лестницы, уперев руки в бока, памятником последнему защитнику чердака и сдаваться захватчикам, явно не собиралась. Знак на ее запястье сиял, как весеннее небо. Напротив старухи в бешенстве сжимал кулаки мохнобровый. В воздухе за ним висел плащ проклятого, капюшон лежал на плечах. Неоформленная голова из черного дыма с красными огнями глаз повернулась в мою сторону. Алексий и Константин сидели за столом, предпочитая не препираться с бабкой ни за чердак, ни за что-либо другое. Умных людей видно сразу.
— Марья Николаевна, — позвала я.
— Дочка, — бабка охнула и, забыв про вверенный ее охране объект, подбежала ко мне, — как же ты меня напугала.
Она дотронулась до моих рук, щеки, волос, не доверяя глазам, желая удостоверится, что я — это по-прежнему я.
— Давайте-ка присядем, — предложил ведьмак.
Константин тут же встал, уступая мне стул. Чудеса.
— Что случилось? — спросила я в третий раз, садясь напротив феникса. — Периметр установлен?
Алексий покачал головой.
— Кто получает плетей? Только не говорите, что я, — попытка пошутить провалилась, лица оставались серьезными.
— Не ты, — Семёныч поджал губы, — я.
— Не ты один, — добавил феникс, — я тоже не подумал о проверке.
— Давайте к делу, а голову пеплом потом посыпете, — предложил целитель.
— Никто не думал, что старый периметр мог сохраниться. — Ведьмак подошел ближе.
— Такое возможно? — спросила я.
— До сих пор я думал, что нет, — ответил старик.
— Прежние амулеты уничтожены, опоры сменились, периметр не отзывается на попытки активировать. Какие еще доказательства нужны, — Алексий посмотрел на старосту, — заклинание рухнуло в тот момент, когда умерла первая опора, и прежний круг распался, когда гархи загрызли Свету-целительницу.
Я скорее почувствовала, чем увидела, как напрягся стоящий рядом Константин.
— Страсти-то какие, — прошептала бабка, — а Света — это та вежливая девушка из собеса, да? Что деется…
Все вздохнули.
— Да, оно рухнуло, — согласился староста, — но на остатках старой стены новую не построишь.
— Какая часть сохранилась? — удивился Арсений.
— Заклинание уткнулось в нее, — Семеныч указал на меня, — и не смогло пройти дальше. Участок чистого цел.
— Невозможно, — дернулся бес, — я вынул из него внутренности. А ты сорвал с шеи эту дырявую монету. Ты уничтожил амулет, а я человека. Все. Ничего не осталось.
— Возможно ли, что Сергей смог подменить монету и уничтожена подделка? — спросил феникс.
— Нет, — начал раздражаться старик, — я пока не выжил из ума и могу отличить амулет от подделки.
— Тогда что ищет Ефим наверху? — удивился мохнобровый.
— Часть заклинания стоит. Это возможно, если оно зацепилось за что-то, за вещь. Обычно это артефакт, но он уничтожен, значит, есть что-то еще, предмет с отпечатком личности прежней опоры, предмет, который мог быть на Сергее в день установки периметра, был дорог ему.
— Короче, мы не знаем, а тыкаем пальцем в небо, — подвел итог Константин.
— Я сразу предложил сжечь весь хлам, — буркнул Сенька, — и если бы не эта… — парень рыкнул на бабку, и Марья Николаевна всплеснув руками, опрометью вернулась на пост у лестницы.
Из люка показалась взлохмаченная голова хранителя, приковав к себе выжидающие взгляды. Парень обреченно вздохнул и исчез наверху.
— Сжигать не дам! Это наследство Валентина, ему и распоряжаться, — сказала бабка.
Я даже представить не могла, какими извилистыми путями шла ее логика, чтобы прийти к такому выводу.
— Найди Веника, ладно? — попросила я свару.
— Что?
— Пожалуйста, Тина, приведи его.
— Иди, — скомандовал староста и посмотрел на меня. — Есть идеи?
