— Но я настаиваю на справедливости!
— Справедливости, говоришь?! Что ж, будет тебе справедливость. Зефирантес, — неожиданно обратилась она к скованному цепями, — что выбираешь?
— Не велика честь в петле болтаться, но вот вопрос — лучше ли плаха?
— Вы посмотрите на него, того и гляди, жалости попросит, — язвительно уколол Аурелио.
— У тебя, кусачий слепень, не попрошу!
— Ну, огрызайся, пока есть чем, — разразился нездоровым смехом капитан, которого никто не поддержал.
— Заканчивай читать приговор. Казнь остается прежнего характера, — повелела Эхмея.
Мужчина в форме откашлялся и с серьезной миной докончил:
— "Властью данной мне при рождении моим отцом главарем банд Рахелио VII Кровавым, повелеваю казнить Зефирантеса Риенасалантикуса через усекновение главы" За сим подпись: Рудиера-Карделия Эхмея Кровавая.
Заслышав имя, Торми чуть конфеткой не подавился, которую решил сгрызть по случаю безделья. Руд — звучало гораздо лаконичней.
— Здесь нужна ваша печать, великочтимая госпожа, — прозвучало с язвительностью, но намек был так тонок, что не придерешься.
Эхмея взяла свиток, тонкими пальцами придерживая лист, и официальным тоном обратилась к приговоренному:
— Зефирантес, готов ли ты понести наказание?
Зефирантес к чести своей напуганным не выглядел, наоборот, в его взгляде горел вызов, приглушенный покорностью, к которой он, видимо, привык за годы служения лидеру.
— Готов, если такова ваша воля, — склонил он голову, в знак особого уважения. — Но если мне будет позволено сказать…
— Это твое последнее желание? — прервал Аурелио.
— Об исполнении желания и хочу попросить.
— Любопытно! — подхватил капитан. — И чего же ты жаждешь перед смертью?
— Не многого. — Он оглянулся, предлагая выполнить оговоренное, и из темного угла появился Ринго-Ри с подносом, на котором стояли чаши расписанные зелеными листьями.
Малец замер возле Эхмеи, словно бы предлагая освежиться прохладным напитком из чаш. Торми попытался не заострять на мальчике внимания, на его горящих демоническим пламенем глазах, напряженной улыбке и всклоченных волосах, — его состояние было далеким от вменяемого.
Еще некоторое время назад, Торми видел в помощнике лидер-босса огромнейшее препятствие на пути к осуществлению плана. И как удачно сложилось, что едва приметив какой отвар Торми приготовил для "последнего желания", как Ринго-Ри не только не усомнился в его безвредности, но и выдул целую чашу "того самого чая", припасенного учеником Анемона для финального акта. Торми особо не надеялся на его чудодейственную силу в решении проблемы, но рассудил так, что и лишним сие зелье тоже не будет.
— Что это? — с подозрением сощурился Аурелио, разглядывая содержимое совершенно одинаковых чаш.
— Старинный напиток жизни, изготовленный по особому рецепту Муранополя, — нашелся Зеф, глядя на собеседника честными глазами.
— Муранополя?! Никогда о таком не слышал, — сознался ревностный приверженец бандитских законов.
— Не удивительно. Город древний, почти полностью разрушенный, хотя и сейчас можно найти его достославные руины, местонахождение которых известно немногим.
— И чего же ты хочешь от этого напитка… хм… жизни?
— Согласно древним Муранопольским традициям, я бы хотел испить его вместе со своим палачом, во искупление греха. — Торми подивился, как быстро Зефирантес умудрился придумать байку.
— И кого же ты считаешь палачом? — скрывая улыбку под пальцами, поинтересовался Аурелио.
Подсудимый безмолвствовал, и только взгляд, выражающий больше, чем возможно было озвучить, рассказывал многое, устремившись на лидер-босса, которая, в свою очередь, старалась ничего подобного не замечать.
— Неужели мое желание невыполнимо?
Эхмея постучала сложенным веером по подлокотнику трона, прежде чем ее уста выдали следующее:
— Хорошо, я попрошу, чтобы он это сделал.
— В смысле? — вышел Зеф из образа горделивого воина, хлопая глазами. — Кто "он"?
— Палач. — Эхмея усмехнулась. — Не знаю почему, но этот юноша крайне настаивал быть исполнителем кровавой расправы. Какая кошка между вами пробежала?
— Юноша?! Не может же это…
— …быть Руд?! Почему же?
— Но он же… — В порыве чувств, положил Зефирантес руку на сердце. — Вот негодяй! Да после всего что было… Как он мог?
— А что было? — заинтересовался капитан, шагнув ближе, словно опасался не услышать чего-то важного.
— Он был моим помощником более года, — четко проговорил глава Черепов, скрывая за ровным голосом гнев, плещущийся в глазах.
— Какая наивность считать, что кто-то должен быть тебе верен. Друг мой, открой глаза затуманенные ложью — Руд подсиживал тебя и ожидал случая, когда можно будет от тебя избавиться. Но я не ожидал, что он решиться сделать это собственными руками. Браво! Только Руд все же меня слегка разочаровал — при всех своих способностях метить на такое ничтожное место, как твое… Велика честь — быть главой отребья! — сморщился мужчина, как от зловоний.
Бандиты, удостоившиеся от Аурелио нелестного отзыва, неодобрительно зароптали: его высокомерие так явственно их раздражало, что он сильно рисковал быть однажды прирезанным, и, вероятно, осознавал это, появляясь с охраной.
— Пожалуй, мне пора освежиться, — поднялась Эхмея, с грацией достойной королевы, и направилась прочь из зала, напоследок пообещав позаботиться о появление здесь Руд.
Едва она ушла, Аурелио, почувствовав единоличную власть, принялся осыпать осужденного колкими замечаниями и усмешками. Зефирантес держался мужественно, не проявляя признаков горячности или раздражения.
— Мне так даже лучше, — в какой-то момент сознался капитан, поглядывая на таинственную жидкость, оберегаемую Ринго-Ри, — если там яд. Сразу двое — какая прелесть! — А потом добавил то, что заставило Торми задуматься: — Жаль, что одним из вас не будет наша красавица.
Обдумать же к чему вдруг такое признание, мальчик не успел. Помешало этому следующее событие, чью поступь Торми не услышал и не почувствовал, а ему-то казалось, что подобный поворот должен был сопровождаться невероятным шумом, смятением или хоть каким-то знаком свыше.
Все произошло без лишней суеты, крика, гама и прочей мишуры, неизменно сопутствующей появлению заявившихся лиц. Девушки вошли в залу в сопровождении двух кавалеров, наличие которых, по всей видимости, и послужило их беспрепятственному появлению. Но больше всего Торми поразило не то, что Хамидорея и Тея заглянули на закрытую вечеринку, а состояние в коем пребывали их провожатые: судя по внешнему облику — душевное самочувствие последних тоже не блистало.
