Завладевший тяжеленным копьем парень был не в силах его метнуть и, делая им выпад, собирался, видимо, не столько поразить цель, сколько отвлечь на себя внимание одного из рослых противников. И преуспел в этом. Вот только не ожидал он, что мибу, вместо того чтобы сделать ответный выпад, рискнет кинуть в него свое единственное оружие. Копье пронзило тщедушное тело карлика насквозь, и, попробуй бросившийся к нему мибу извлечь из него свое оружие, тут бы ему и пришел безвременный конец. Но он в стремительном прыжке дотянулся до копья, выпавшего из рук убитого пепонго, и, продолжая движение, метнул его в ближайшего противника.
Обтянутый бегемотовой кожей щит, сплетенный из толстых ивовых прутьев, лопнул, и отточенный бронзовый наконечник впился в тело пигмея. И тотчас же второй мибу в свой черед метнул свое страшное оружие…
— Не вздумай требовать с него кольцо! — склонился к арранту Газахлар, не дожидаясь, пока мибу прикончат последнего оставшегося в живых пепонго. — Найди способ обратить ваш спор в шутку!
— Как бы не так! — процедил Эврих и, повысив голос, сказал: — Господин Амаша, я бы хотел получить свой выигрыш.
— Вот он.
Душегуб принялся стаскивать массивный перстень с мизинца, но это оказалось не таким уж легким делом. Он крутил и вертел его так и этак, а перстень и не собирался слезать с пальца. Или Амаша ждал, что аррант одумается, и намеренно тянул время?
— Не торопись, любезный. Я вовсе не желаю получить твой мизинец в качестве придатка к колечку, — заверил Душегуба аррант, не обращая внимания на угрожающие гримасы Газахлара. — Если бы я мог предположить, что спор наш может привести к членовредительству, то никогда бы не осмелился…
— На! — Амаша содрал наконец перстень с пальца и протянул Эвриху на раскрытой ладони. — Я должен был помнить, что в споре, как и в игре, везет начинающим, дуракам и женщинам.
Аррант взял перстень с чуть подрагивающей, влажной ладони. Заглянул в полные ненависти и угрозы прищуренные глаза Душегуба и, улыбнувшись, пробормотал:
— Многие уходят стричь овец, а приходят остриженные сами.
Амаша отвернулся, не ответив Эвриху, а сосед справа, делая вид, будто ничего не видел и не слышал, произнес:
— Сейчас начнется самое интересное. Двадцать воительниц из Кидоты будут сражаться с тридцатью пепонго. Зрелище бывает особенно занятным, ежели карлики побеждают. Тогда они принимаются насиловать раненых девок весьма разнообразными способами.
— В таком случае я лучше отправлюсь в «дом веселья», — пробормотал Эврих, поднимаясь со скамьи и стараясь не глядеть в сторону Газахлара, смотреть на коего было по-настоящему страшно.
— Останься, недоумок! — тихо проскрежетал хозяин «Мраморного логова», но аррант решительно двинулся по узкому проходу к Обводной галерее. Смотреть, как убивают имевших глупость взяться за оружие женщин, он не собирался. И уж тем более не входило в его планы любоваться тем, что произойдет с ними в случае победы пепонго. На сегодня с него хватит. А если Амаша сочтет, будто он сбежал, опасаясь потерять выигрыш в результате нового пари, так это и к лучшему, подумал Эврих, надевая выигранный перстень на безымянный палец левой руки.
Он шел не оборачиваясь и не мог видеть буравящих его спину взоров Газахлара, Амаши и множества других оксаров, но подозревал, что уход его из театра не останется незамеченным. Догадывался он и о том, что одна из множества пялящихся ему вслед пар глаз принадлежит императору. А ежели это и не так, то через день-другой Кешо всенепременно узнает о выигранном им у Душегуба споре, и будет весьма странно, коли у него не возникнет желания познакомиться поближе с наглецом, походя лишившим начальника тайного сыска империи одной из его любимейших цацек.
* * *
— Кто бы мог подумать, что мы встретимся с тобой в театре Тор-Богаза, в Городе Тысячи Храмов? — изумленно повторил Эпиар Рабий Даор, поднимая сделанный из ствола бамбука стаканчик с пальмовым вином. — Верно, сами боги свели нас с ведомой им одним целью.
— Да уж, поистине счастливая случайность, — поддакнул Эврих. — Но как тебя угораздило очутиться здесь? Я слышал, когда войско Кешо подступило к Аскулу, арранты, не желавшие иметь дело с имперцами, отплыли на родину.
— Я родился в Аскуле и, сбежав в Аррантиаду, лишился бы не только отчизны, но и состояния. И кому бы я там был нужен? В лучшем случае мне удалось бы наняться приказчиком к какому-нибудь средней руки купцу. А начинать все с начала, в мои-то годы… — Эпиар нарочито безнадежно махнул рукой.
Тренькавший на расстроенной дибуле чохыш неожиданно резко ударил по струнам и противным, гнусавым голосом запел:
Горбатый однажды жениться решил
И очень тем самым друзей насмешил.
Сыскали девицу,
Почти что царицу,
Ему бы жениться
Да Богу молиться,
«Мне теща не нравится!» — он заявил.
Кто-то из посетителей трактира зашикал на излишне шумного певца, другие, наоборот, поддержали чохыша и принялись перетаскивать поближе к нему кожаные подушки. Среди последних были и Хамдан с Аджамом, усевшиеся в некотором отдалении от Эвриха и встреченного им при выходе из театра знакомца, но глаз со своего подопечного не спускавшие.
— Какие твои годы? Еще, поди, и сорока нет, а ты уж в старики себя зачисляешь!
Глядя на бронзовокожего, широкоплечего, пышущего здоровьем Эпиара, Эврих готов был поклясться, что аскульский купец чего-то недоговаривает. Родина — родиной, а надумай тот перебраться в Аланиол, так прибыл бы туда не с пустыми руками. Как человек предусмотрительный, не мог он исключать возможности того, что имперские войска возьмут в конце концов Аскул, и скорее всего позаботился о том, чтобы своевременно переправить часть своих накоплений и товаров за море. Нет, не случайно Эпиар остался в Аскуле, а затем перебрался в Мванааке. Трусом он, помнится, не был, а Царю-Солнцу нужны чуткие уши и зоркие глаза, дабы быть в курсе происходящего в империи. Занятие торговлей — прекрасное прикрытие для соглядатая, и что бы Эпиар ни говорил вслух, где бы ни родился — аррантом он был до мозга костей и им же до конца своих дней и останется…
— Значит, не жалеешь, что остался? По-моему, Кешо недолюбливает иноземцев и чиновники его, надобно думать, пользуются любым предлогом, чтобы тебе подгадить?
— Всякое случается. Туго приходилось, пока не выправил я себе за определенную мзду некий пергамент… — Эпиар неопределенно пошевелил в воздухе длинными сильными пальцами. — С ним-то дела как по маслу пошли, но тут, понимаешь, вспыхнуло в Аскуле восстание, возглавил которое небезызвестный тебе Тразий Пэт…
