Ознакомительная версия.
— Будь ты неладна! — воскликнула было хозяйка, и тут услышала прямо в ухе быстренький такой шепоток:
— К счастью, к счастью, к счастью…
— К счастью… — растерянно повторила хозяйка и вдруг широко улыбнулась — а ведь в самом деле!
Две половинки лежали у ее ног такие миленькие, что прямо жаль их в мусорник выкидывать. Хозяйка вздохнула — похоже, дело пахнет свадьбой…
* * *
Матрена Даниловна приоткрыла вентиляционную решетку, высунулась, прислушалась — тихо вроде. Лукьян Пафнутьевич, надо думать, дремлет в укромном местечке на антресолях, Акимка и Якушка в ванной сидят, играют, кости кидают, то Акимка Якушке проиграет и за него прибирается, то наоборот.
Но жестоко ошиблась Матренушка!
Заглянула она, ублаготворенная милым Евсеем Карповичем за ванну, где обитали подручные, и сразу шум услышала, и за сердечко взялась: ахти мне, старый проснулся, жены не нашел, молодых допрашивает! А они ведь и пронюхать могли!
Не сразу и разобрала, что из трех голосов два — сердито-плаксивых, а один — наглый, бабий.
За ванной был закоулок, нарочно оставленный на случай, если будет какая каверза с трубами, так чтоб сантехники могли до всех мест добраться. Человек туда мог заглянуть только стоя на четвереньках и извернувшись, и хозяйка такой акробатикой не занималась. А в закоулке стояли две из пластмассовых коробков изготовленные постели подручных, стол для еды и игры, а еще красивая баночка из-под хозяйкиного крема — для дизайна, как объяснил Якушка. Постели были покрыты чистенькими лоскутами.
Войдя, Матрена Даниловна увидела две знакомые спины. Подручные стояли рядком и честили кого-то отборными словами. Взяв их за шиворот обоих, Матренушка чуть приподняла Акимку с Якушкой и поставила врозь, сама же оказалась промеж них. И тут лишь увидела, что на Акимкиной постели сидит девка.
— Здра-а-асьте вам! — воскликнула Матренушка. — Ты еще откуда взялась на наши головы?
Нет, не надо думать про Матренушку плохо, она понимала, что подручные ребята молодые, им и положено за девками бегать, а совсем в возраст войдут — будут бить Лукьяну Пафнутьевичу челом, просить дозволения жениться. Матренушка была готова идти на смотрины, придирчивым оком исследовать невесту и, вернувшись, доложить: девка и собой хороша, и из семьи почтенной, и скромница, и рукодельница, и старших уважает, и порядок знает. Увидев такую девицу, пусть даже сидящую на холостяцкой постели, Матрена Даниловна обратилась бы к ней по-хозяйски любезно.
А перед ней развалилась, даже не подумав встать, такая красотка, что оторви да выбрось. Прежде всего увидела Матренушка голые коленки, да что коленки — и ляжки тоже были голыми! Длинные мосластые ноги, закинутые одна на другую, были в грязных пятнах и полосах, как будто гостья нарочно в луже извалялась.
Сразу над коленками маячила рожа, именно что рожа, с приплюснутым носом, с широченным губастым ртом, с крошечными глазками, в придачу лопоухая. Коротенькие желтые волосенки, из той породы, что именуется «пять волос в три ряда», торчали дыбом.
Коленки да рожа — этого Матренушке вполне хватило.
— А взялась вот! Жить у вас буду! — сообщила рожа.
— Ах ты, раскудрить тебя! Акимка! Якушка! Кто это диво привел?!
— Само приперлось! — чуть ли не хором ответили подручные. — Гоним, гоним — не уходит!
— А впустил кто? Дверь-то на запоре, поди! Хозяин деньги тратил, замки покупал!
— Да за женихом она увязалась! С ним притащилась, окаянная! Он — в дверь, и она — сзади, на штанине! И затихарилась! — загомонили Якушка с Акимкой, премного довольные, что наконец вернулась домой хозяйка и выставит рожу за дверь.
— Та-ак… — протянула Матренушка. — Ну, погостила — пора и честь знать. Выметайся отселева!
— А не выметусь, я теперь тут жить буду, — сообщила рожа. — Хозяин мой тут, и я при нем. Мой-то скоро здесь все под себя подгребет! И я вам всем укорот дам. А пока укажите мне, где спать, да паек дневной выдавать не забывайте.
— Ого! — удивилась Матрена Даниловна. — Акимка, ты постарше и поумнее. Кто это нашего хозяина под себя подгребать собрался?
— Да хозяйская Анютка жениха привела, — сказал понурый Акимка. Совсем захудалый жених попался, а наших словно кто обморочил — он соловьем разливается, а они и не понимают, что врет!
— Ты еще, Матрена Даниловна, в мусорник загляни, — посоветовал Якушка. Хозяйка из-за нее, стервы, большую тарелку от сервиза разбила. Хозяйка ах! А это ей нашептывает: к счастью, к счастью, к счастью…
— Работа моя такая, — снисходительно объяснила рожа. — Потому как мой-то меня вымолил, я ему в награду за веру дадена и должна теперь о нем заботиться. Вот — пристрою на хлебное местечко, чтобы все его тут любили, а он лежал на диванчике да в потолок поплевывал. Дочка хозяйская мне приглянулись, сами — работящие, моего до старости прокормят! Дача-то у вас где?
— Акимка, беги, буди Лукьяна Пафнутьевича! Скажи — беда! — велела Матрена Даниловна. — В три шеи гнать надо!
— А поди выгони! — рожа оскалилась. — Сказала — здесь буду жить, так, значит, и буду!
Она поднялась с постели и оказалась тощей плечистой девкой, на голову выше и Матренушки, и подручных. Короткое платьишко едва прикрывало срам, а голые руки были мускулисты, как у грузчика, да еще и с длинными грязными когтями.
— Что таращишься? — спросила рожа. — Без когтей мне нельзя, нужно же цепляться-то! Да, чтоб не забыть! Ты вот еще не счпросила, как меня звать-величать. Запомни — звать меня Халява!
* * *
Лукьян Пафнутьевич оказался в этом деле не помощник. Увидев высокую тощую девку, он даже облизнулся.
— А что ноги грязные — так это и помыть можно!
И распорядился:
— Якушка, научишь, как краном пользуются. А ты, Матрена, цыц!
Вот и получилось, что Халява заняла в доме почти законное место.
Матренушка пробовала растолковать Лукьяну Пафнутьевичу, какую нечисть приволок за собой жених Алексей, но домовой дедушка оказался непробиваем. Даже гаркнул сгоряча:
— Уймись, Матрена, пока за косу не оттаскал! Девка здоровая, я ее к хозяйству приставлю, а дармоеда Якушку — вон!
— Это она на вид здоровая! Работать ты ее не заставишь!
— А заставлю! Нешто я не домовой дед?
— Домовой-то домовой, да ведь она — не нашего племени, и слушаться тебя ей, может, вовсе не положено!
Лукьян Пафнутьевич пошел приказать Халяве, чтобы повытаскивала из ковра мелкие бусинки, которыми была расшита театральная сумочка хозяйки. Сумка, лишившись своей красы, была до лучших времен закинута на антресоли, и очень Лукьян Пафнутьевич по этому поводу ругался — за вещь деньги плачены, вот ее попортили, а чинить не желают.
Ознакомительная версия.
