– Спасение! – крикнул он. – Спасение, а не месть!
– Гаврас! Гаврас! – воодушевленные, кричали за его спиной легионеры.
Выскочивший из распахнутых дверей лучник торопливо выпустил в римлян стрелу. Солдат, бежавший рядом со Скаурусом, схватился за лицо и ничком рухнул на землю, но у трибуна не было времени смотреть, кого поразила вражеская стрела. Лучник, не успев выпустить вторую стрелу, отбросил в сторону лук и вытащил саблю. Вероятно, он знал, что это бесполезно, – на него набросилась сотня солдат. Тем не менее он прижался к стене, хладнокровно ожидая их приближения. На секунду трибун поразился его мужеству, но потом их клинки встретились, и он действовал уже чисто автоматически: колющий удар, отбитая атака врага, удар сверху, сбоку, снова отбитая атака – и колющий резкий удар. Марк почувствовал, как острие вонзилось в плоть, и повернул меч, чтобы быть уверенным в том, что враг его мертв. Противник Марка застонал и медленно осел на ступени. Римляне хлынули в зал, и их подбитые гвоздями калига застучали по мозаичным плитам.
Свет, струившийся сквозь алебастровые потолочные панели, был бледным и спокойным, совсем не подходящим для кровавой битвы. На полу громоздились трупы часовых и слуг вперемешку с телами их убийц. Красная мозаика пола была залита еще более яркой кровью людей. Кровью были забрызганы драгоценные картины, портреты и бюсты императоров, забытых временем. Марк увидел Мизизиоса, скорчившегося на полу там, где застала его смерть. В руке у евнуха был меч, а на голове красовался странной формы шлем – добыча одного из видессианских походов столетней давности. Шлем Мизизиос успел надеть, но это не спасло его. Сильный удар сабли раскроил ему живот и развалил тело почти пополам.
Крики ярости и стук топоров о забаррикадированную дверь указали легионерам направление атаки. Они свернули в коридор и лицом к липу столкнулись с отрядом убийц. В узких коридорах численное превосходство не давало им большого преимущества: солдаты стеной ломили вперед и падали один за другим под ударами мечей и топоров.
Бандитами командовал крепкого сложения человек лет сорока. Одет он был в кожаную куртку, солдатские штаны и видавшую виды кольчугу; в правой руке он держал горящий факел.
– Твои ослы прибыли слишком поздно, Гаврас! Мы поджарим тебя, как шашлык, прежде чем они успеют нам помешать! – крикнул он Туризину через дверь.
– Ну уж нет! – заорал Зеприн Красный, дравшийся в первых рядах легионеров. Он все еще не мог простить себе гибели Маврикиоса Гавраса и не желал, чтобы смерть второго Императора легла еще одним пятном на его совесть. Могучий халога с яростью обрушил свой гигантский топор на бандита. Удар был не слишком точным – не хватало места. Отточенное лезвие плашмя легло на живот противника и не рассекло кольчугу, но сила удара была столь велика, что спасти негодяя не смогли бы никакие доспехи. Он перегнулся пополам, будто наткнувшись на форштевень корабля, горящий факел выпал из его рук на пол и потух.
Прорычав ругательство, один из запертых в ловушке бандитов прыгнул на Зеприна, топор которого переломился от удара у рукояти. Халога остался безоружным, но не хотел и не мог отступать. Он нагнулся, уклоняясь от яростного удара сабли, затем стремительно распрямился и, схватив врага обеими руками, с силой ударил его о свою закованную в доспехи грудь. Мышцы буграми вздулись на плечах Зеприна при этом могучем рывке, пальцы противника беспомощно царапали его спину. Скаурус услышал, как треснули кости – так громко, что перекрыли на миг шум боя. Халога отбросил безжизненное тело в сторону. В ту же минуту Виридовикс взмахнул мечом и голова еще одного врага скатилась на пол.
Трибун почувствовал, что боевой дух негодяев начал иссякать. Быстрое и коварное убийство – это одно, а драться с этими берсерками – совсем другое.
Римляне тоже не стояли без дела. Они усилили натиск, короткие гладии наносили удар за ударом. «Гаврас!» – кричали они, тесня врагов все дальше по коридору. Забаррикадированная дверь распахнулась, и Туризин Гаврас с четырьмя уцелевшими стражниками бросился на врагов с тыла, крича: «Римляне! Римляне!» В этом было больше эмоций, чем расчета, но в крови Туризина пылала необычная для видессианина любовь к хорошей схватке. Вскоре все бандиты повернулись к нему, надеясь так или иначе завершить свое гнусное дело. Гай Филипп убил одного из них, нанеся удар в спину, под лопатку.
– Ах ты, глупый собачий ублюдок! – пробормотал он, вытаскивая меч из тела врага.
Марк выругался, когда сабля противника задела его локоть. Он сжал и разжал пальцы – они работали, сухожилие не было повреждено, но кровь сделала меч скользким.
Туризин, сделав яростный выпад, убил очередного врага. Отступив под натиском превосходящих сил, Император вовсе не испытывал радости по поводу своего позора. Теперь он бился с удвоенной силой, стараясь забыть о недавнем поражении. Если бы он оставался Севастократором, то, дав волю своему гневу, изрубил бы бандитов на куски всех до единого, но высокое положение наложило на него свой отпечаток, как прежде это произошло с Маврикиосом. Видя, что осталась лишь горстка врагов, Гаврас закричал:
– Взять их живыми! Мне нужно знать, кто их послал! Эти мерзавцы должны ответить на все мои вопросы!
Убийцы, зная, какая участь их ожидает, стали сражаться еще более яростно, вынуждая легионеров убивать их на месте. Они гибли один за другим, но несколько человек все же были опрокинуты на пол и крепко связаны. То же случилось и с их командиром, который все еще не мог оправиться от удара Зеприна и едва дышал, не говоря уж о том, чтобы сражаться.
– Вы явились вовремя, – сказал Туризин, оглядев Марка с ног до головы. – Очень даже вовремя.
Он протянул было ему руку, но остановился, увидев, что трибун ранен.
– Вам надо благодарить вашу племянницу, а не меня. Она прискакала к нам за помощью верхом на вашей лошади. Я думаю, вы не станете ругать ее за это, – ответил Скаурус. Боли он почти не чувствовал.
– Да, пожалуй, не буду. Она взяла самого горячего жеребца, а? – улыбнулся Император. Выслушав рассказ римлянина о встрече с Алипией, Туризин заулыбался еще шире. – Я никогда не обращал особого внимания на ее чирканье по бумаге за закрытыми дверями, а теперь и вовсе перестану брюзжать по этому поводу. Она, вероятно, выскочила в окно, когда началась заварушка, и бросилась к конюшне. Огненное Копыто обычно седлают на рассвете.
Марк вспомнил о том, что Туризин любит кататься по утрам.
Гаврас пнул мертвеца сапогом.
– Хорошо, что эти негодяи были слишком глупы и не окружили здание! – Он хлопнул Скауруса по спине. – Однако хватит разговоров. Тебе пора перевязать рану, иначе ты потеряешь много крови.
