За ослепительной вспышкой последовал пронзительный воющий звук, земля задрожала, синяя молния угасла, и серебряная завеса закрыла проем.
Криаз-норы кинулись к Вратам. Тринадцати удалось проскочить, но на последнем воине серебряная завеса преобразилась в серую скалу. Какой-то миг казалось, что криаз-нор просто остановился перед Вратами, но его тело тут же упало на камни, перерезанное пополам.
Кисуму подбежал к Ю-ю и осторожно перевернул его. Глаза Ю-ю были открыты.
— Дружище, — сквозь слезы прошептал Кисуму. — Ты закрыл Врата.
Но Ю-ю уже не слышал его. Кисуму прижал его к себе и стал раскачиваться взад-вперед. Сонг Чжу подошел, сел рядом и сказал:
— Он был хороший человек.
Кисуму поцеловал Ю-ю в лоб и уложил на землю.
— Для меня в этом нет смысла, — сказал он, не вытирая слез. — Он мог бы жить. Он не хотел быть приа-шатхом. Не хотел драться с демонами и умирать. Зачем же он отдал свою жизнь? Зачем?
— Ты сам знаешь зачем, человек. За тебя, за меня, за эту землю. Потому он и стал избранником. Если бы Истоку понадобился самый лучший воин, он выбрал бы тебя. Но ему нужен был просто человек, самый обыкновенный. Землекоп с краденым мечом. И вот что этот землекоп совершил.
— Во мне его подвиг рождает только печаль. — Кисуму погладил Ю-ю по щеке.
— А во мне гордость. Я найду его душу в Пустоте, и мы будем странствовать вместе.
Кисуму посмотрел на Сонг Чжу. Волосы риадж-нора поседели, лицо старилось на глазах.
— Что с тобой?
— Я умираю. Мы догоняем свое время.
Кисуму оглянулся и увидел, что все другие риадж-норы лежат на земле не шевелясь
— Но почему?
— Мы должны были умереть несколько тысячелетий назад, — еле слышно прошептал Сонг Чжу. — Мы знали, что проживем лишь пару дней, когда вернемся. Благодаря Ю-ю Лианю наша жертва оказалась не напрасной.
Сонг Чжу лег. Волосы его совсем побелели, лицо высохло, как пергамент.
Кисуму придвинулся к нему:
— Мне очень жаль. Я... дурно думал о тебе. Обо всех вас. Я был глупцом. Прости меня!
Риадж-нор не ответил. Легкий ветер пролетел над руинами, и тело Сонг Чжу обратилось в прах.
Кисуму посидел еще немного, погруженный в мысли и горькие воспоминания. Потом взял свой меч и вырыл могилу Ю-ю Лианю. Схоронив друга, он завалил могилу камнями, спрятал меч в ножны и ушел, оставив позади руины Куан-Хадора.
Нездешний подобрал арбалет, ножи и спустился по лестнице в нижнее помещение библиотеки. Кива сидела там одна.
— Они ушли, — сказала она, встала и обняла его. — Как ты?
— Как смерть, — ответил он с кривой улыбкой.
— Я слышала его... демона. В жизни не испытывала такого ужаса, даже когда Камран увез меня из деревни.
— Теперь это кажется таким далеким. — Нездешний взял ее за руку, и они спустились на террасу, где их ждала Устарте.
— Врата закрылись, — сказала она. — Ю-ю Лиань затворил их ценой своей жизни. Кисуму жив.
Нездешний огляделся, ища тело Элдикара Манушана.
— Он мертв, — сказала Устарте.
— По-настоящему? Вот не думал, что он умрет, упав с балкона.
— В него ударила молния, и последствий этого он уже не смог исцелить.
— Стало быть, кончено, — устало сказал Нездешний. — Это хорошо. Где Мадзе?
— Все еще сидит в подвале, связанный. Кива освободит его, а мы с тобой пойдем на конюшню.
— Зачем?
— У меня есть для тебя один последний подарок, друг мой.
— Я чувствую близость смерти, Устарте, — улыбнулся он. — Кровь еле-еле струится по жилам, твои чары слабеют. Мне думается, сейчас не время дарить подарки.
— Доверься мне, Серый Человек.
Устарте взяла его за руку и повела за собой, а Кива побежала в подвал к Мадзе Чау. Старик, голый и привязанный к стулу, устремил на нее вопрошающий взгляд.
— Я пришла освободить вас. Серый Человек убил чародея.
— Еще бы ему не убить — но почему ты не принесла мою одежду? Почему в минуту опасности люди тут же забывают о хороших манерах? Развяжи меня, а потом ступай в мои комнаты и подбери мне подобающее одеяние и мягкие туфли.
— Прошу прощения, мой господин, — с улыбкой поклонилась Кива. — Угодно еще что-нибудь?
Мадзе кивнул:
— Если кто-то из моих слуг жив, пусть приготовят мне сладкий чай.
Уже светало, когда Киве удалось наконец добраться до конюшни. Устарте сидела на каменной скамье под ивой рядом с двумя криаз-норами. Серого Человека с ними не было.
— Где он? — спросила Кива.
— Он ушел, Кива. Я открыла ему Врата.
— Куда ты послала его?
— Туда, куда он всегда хотел отправиться.
Кива села, чувствуя великую печаль.
— Трудно поверить, что Серого Человека больше нет. Он казался таким... несокрушимым, почти бессмертным.
— Он такой и есть, милая. Он ушел из этого мира, только и всего. По-настоящему Нездешний никогда не умрет — такие, как он, будут всегда. Где-то, в эту самую минуту, другой Серый Человек готовится встретить свою судьбу.
Кива перевела взгляд с Устарте на двух воинов:
— А вы? Что теперь будет с вами?
— Мы не принадлежим этому миру, Кива. Теперь, когда мне не нужно больше тратить силы на борьбу с Дерешем Карани, у меня появилась возможность вернуть нас всех домой.
— В мир Дереша Карани?
— Для вас здесь борьба окончена, но для меня нет. Я не могу жить спокойно, пока Зло, породившее Дереша Карани, продолжает существовать.
— Вы ей поможете? — спросила Кива воинов, и Трехмечный ответил:
— Думаю, да.
Тана тщательно вымела обмазанный глиной пол, но в воздухе осталось висеть не меньше пыли, чем попало за порог. Дакейрас вырезал в глине узоры, а пол вокруг очага выложил цветными камешками из ручья. Прошлый год выдался неурожайный, и им едва хватило денег, чтобы дотянуть до следующего, но Дакейрас обещал, что, как только их хозяйство даст доход, он настелет настоящий пол.
Тане очень этого хотелось, но при взгляде на мозаику у очага она заранее чувствовала сожаление. Она носила двойняшек, когда Дакейрас притащил целый мешок этих камешков. А уж как радовался тогда шестилетний Геллан!
«Все красненькие я собрал, мама. Нарочно их искал. Правда, папа?» — «Да, Гил, ты молодчина». — «Молодчина, а новые штанишки все промочил», — упрекнула Тана. — «Нельзя же собирать камешки в ручье и остаться сухим», — возразил Дакейрас. — «Правда, мама, нельзя. И мне нравится, когда я мокрый. Я чуть рыбку руками не поймал».
Тана взглянула в ярко-голубые глаза сына и растаяла.
«Ладно уж, прощаю. Только зачем нам целый мешок гальки?»
Два следующих дня Дакейрас с Гелланом выкладывали свою мозаику. Тана вспоминала об этом с любовью. Геллан визжал от восторга, а Дакейрас, перемазанный глиной, щекотал его. Закончив работу, они разделись и взапуски помчались к ручью. И Дакейрас дал сыну выиграть. Хорошее было время.
