Я просто онемела.
Стояла и глазами хлопала, словно драгоценная механическая кукла.
А хэрринг усмехнулся.
— Знаете, с какой целью заключалось перемирие?
— Слышала только что.
— А что мы искали в пустыне, знаете?
— Чего же?
— Понимания.
— Зато я ничего не понимаю.
— Мы привыкли смотреться в Воронов, словно в зеркало. А в кого смотреться нам, дьердям? Мы искали сонга, который находится в процессе превращения…
— Нашли?
— Нет. Его нашли вы. И я думаю, что он тоже искал — вас, меня, кого-то, кто сможет сыграть для него рль зеркала. Вам повезло. Вам обоим повезло.
— Наверное…
— Всю жизнь вы будете смотреть друг в друга. Вы обрели то, что до сих пор не было у зандов и дьердей, — возможность понять собственную сущность…
Я вдруг почувствовала, что с меня хватит. Развернулась и пошла прочь. Пройдя по каменному полу, возраст которого приближался уже к пятистам годам, я проскользнула в приоткрытую дверь и вышла на высокое крыльцо. Солнце ударило мне в глаза. В теплом прозрачном воздухе носились листья.
Дальние клены почти уже совсем облетели, трава вокруг них усыпана была пестрой опавшей листвой. Тонкие белесоватые ветви вырисовывались на фоне яркого осеннего неба. За деревьями видны были казармы моего отряда. Впрочем, уже не моего. Как сказал поэт:
Я назад повернул
И погнал коней моих прямо,
Далеко, далеко
Их пустил по великой дороге.37
В конюшне я оседлала пегого жеребца и, выехав за пределы поселения, пустила его галопом. По обочинам дороги шумели отжелтевающие травы. Возле ложбины, где собиралась вода, толпились высокие мощные ивы, сидевшие на них птицы кричали, уставясь в глубокое синее небо. В голубизне его появилась уже фиолетовая нотка, приближался вечер. Как сказал поэт:
Уже вечереет —
И путник печалью охвачен.
Просторы бескрайни —
И снизилось небо к деревьям.38
А ветер летел мне навстречу — степной, теплый, пропыленный ветер. Степь впереди смыкалась с небом.
Глава 18 Ничего незначащий эпизод.
Поэт, которого так любила вспоминать Эсса, как-то раз сказал:
Что будет в веках,
О том не дано нам знать. 39
Но, быть может, она-то как раз знала.
Серые гранитные стены. В солнечных лучах поблескивали слюдянистые вкрапления. В комнате не было никакой мебели, только огромные, окованные сталью сундуки. И портреты. Они лежали на полу, стояли, прислоненные к стенам, — картины, фотографии, эскизы, большие и маленькие, в рамах и без. И посреди этого хаоса на полу, на маленьких вышитых подушках, сидели две девочки лет пятнадцати и продолжали вынимать картины из сундука.
Где-то за окном чирикнула птица и замолкла. Узорчатые тени от оконных решеток ложились на пол и на лица давно умерших людей. Стояла тишина, блаженная тишина жаркого летнего полдня, когда все живое словно замирает, утомленное жарой. Лето пришло и на Север.
В комнате было душно, девочки все взмокли. Анна, дочь властительницы Эрики, закатала рукава и обмахивалась пачкой старых фотографий. Над верхней губой у нее блестели капельки пота, и влажные прядки облепили лоб. У нее были волосы Даррингов — знаменитые золотистые кудри, слегка искрящиеся на солнце.
— Фу-у, — сказала Анна, — и когда же мы закончим? Я хочу поплавать.
— Вода в Истре еще холодная, — отозвалась Сюзанна, приемная дочь Эрики, — Я вчера туда ходила.
Анна вздохнула. Сюзанна снова полезла в сундук. Хотя она и носила на шее на мелкой золотой цепочке ключ от ворот крепости, одного взгляда на нее было достаточно, чтобы убедиться в том, что в ней нет ни капли крови Даррингов. Сюзанна была высокая худенькая девушка с блестящими каштановыми волосами, сейчас уложенными узлом на затылке. У нее было широкоскулое лицо с острым подбородком, широко расставленные карие глаза и чуточку вздернутый нос. Она я была не Дарринг и вообще не северянка — просто сирота из приморских областей, которую властительница Эрика привезла в крепость совсем крохой и воспитала вместе со своей дочерью.
— Смотри, — сказала Сюзанна, — опять портрет Лорель.
— Другой?
— Да, посмотри сама
Анна взяла из рук названной сестры небольшую картину в золоченой раме. С полотна на нее глянуло тонкое бледное лицо знаменитой властительницы. Ее и не ее. Ни на одном портрете Лорель Дарринг не выглядела веселой или счастливой, печаль была ее неизменной спутницей, печаль сопровождала ее, на каждом изображении они были вместе — но не здесь. Золотистые пышные кудри обрамляли узкое лицо, прядка свешивались между отчаянными серыми глазами. Знаменитая властительница казалась совсем молодой и до странности веселой. Она улыбалась. И эта улыбка не была обычной, бледной и незаметной ее улыбкой; она улыбалась открыто, почти смеялась, и в глазах ее таилось веселье.
— Ты думаешь, это Лорель? — с сомнением сказала Анна.
— А кто же?
Анна пожала плечами. Привычный образ Лорель рушился на глазах. Ну, надо же!
— Смотри-ка, вот еще.
Это была уже не картина, а фотография. Властительница сидела немного боком, обернувшись к мужчине, который стоял за ее креслом. Солнечный свет играл в ее волосах, как в бокале с шампанским. А вот мужчина…
— Почему у него красные глаза? — спросила Анна, водя пальцем по глянцевой поверхности.
— Я вспомнила, — вдруг сказала Сюзанна, — Это Эсса. Ну, помнишь, первое возрождение крепости?
— А это значит…
— Да, ее муж. С юга. Не помню я, как его звали.
— Ее надо будет, пожалуй, повесить рядом с Лорель.
Девочки занимались подбором портретов для картинной галереи.
— А они похожи с Лорель, правда?
— Как сестры. Даже странно. Это при ней возобновились северные войны.
— По-моему, при ее дочери — Мерни. Эсса только восстановила крепость. Ну, еще учредила Совет Птичьей обороны.
— Интересно, зачем она вышла замуж за этого красноглазого?
— Я где-то читала, что есть версия, что Мерни не его дочь. Отца для наследницы Эсса нашла где-то на стороне.
— Странная какая-то версия. Вечно историки что-нибудь выдумают, только и знают, что запутывать простые вещи.
— Это точно. Если бы не историки, история была бы проще.
И девочки рассмеялись, вспугнув воробья, усевшегося на подоконник.
Ах! Страдай, мучайся, борись — конец все равно один. Образ твой вгонят в тесные рамки портретных галерей и семейных альбомов. И с каждым прошедшим годом он все меньше будет напоминать тебя.
А впрочем, в этом что-то есть.
Обещание свободы?
2 февраля 2000 — 4 февраля 2001
Январь — февраль 2005
