Последнего я и сама не ожидала. Но раз уж так, теперь предстояло разобраться с… последствиями.
— Я — не она, — сказала утвердительно.
— Не она. Но, бьюсь об заклад, что частица её или, наоборот, она — вас. Поверьте, коё в чём таком я разбираюсь, и неплохо. — Он пробежался рукой по волосам, от лба к виску, пропуская сквозь пальцы непокорные чёрные пряди. Было более чем ясно, что крылось за этим лёгким жестом: обычные тёмные пряди, а не клубящиеся тьмой завитки и извивы его божественного "Я".
— Почему вы не разболтали прочим, раз догадались?
— Думаете, я из таких?
— Да.
Он хохотнул, коротко, словно добавив в голос холодного металла.
— Хорошо же вы разобрались со мной.
— Вы сделали бы всё что угодно, лишь бы облегчить свою участь.
— Ах-ха, да вы и вправду изучили меня всего, с головы до ног. — Он плюхнулся в кресло — единственное, что вокруг оставалось нетронутым, — перебросив колено поверх руки. — Но коль вам, леди, известно столь многое, отчего ж вы не в состоянии догадаться, почему я никогда не поведал бы Арамери о вашей… исключительности.
Опустив осколок обратно, я подошла к нему.
— Объяснись, — приказала, ибо жалость моя к нему не имела ничего общего со словом "нравиться".
Он покачал головой, словно бы упрекая меня в нетерпении.
— Я бы тоже не против заиметь свободу.
Я нахмурилась.
— Но если Владыка Ночи когда-нибудь наконец обретёт волю…
Что станется со смертною душою, погребённой в божественном теле? Обречён ли он будет забыться и никогда боле не пробуждаться? Или частица его, загнанная в ловушку, запертая в чуждом разуме, будет и дале осознавать себя? Или же попросту прекратит существовать?
Он кивнул, и передо мной как наяву пронеслись все те мысли, раздумия и более того, всё что тянулось с ним эти долгие-долгие столетия.
— Если дню этому суждено некогда сбыться, он обещал уничтожить меня.
И этот Нахья с радостью приветствовал бы долгожданный день своей погибели, отдалось холодком у меня в груди. Может статься, он и прежде неоднократно пытался покончить с собой, — лишь чтобы воскреснуть следующим утром, схваченный магическим силком, предназначенным мучить и мучить свергнутого бога.
Ну что ж, коль всё пройдёт в соответствии с планами, он уже скоро обретёт свою… свободу.
Встав, я подошла к единственному уцелевшему окну. Высоко в небе пылал яркий обруч послеполуденного солнца. Последний день моей жизни подсократился вполовину. Стоило только задаться мыслью, на чтобы потратить оставшиеся драгоценные минуты, как я ощутила, что в комнате объявился кто-то ещё, и обернулась через плечо. Сиех стоял посреди искорёженных завалов, и взгляд его перебегал с обломков кровати на меня, с меня на Нахью, и обратно, по кругу.
— А ты неплохо выглядишь, после всего-то, — проговорила довольным тоном. Готлинг вновь выглядел подобающе юным; с пятнистой коленкой, испачканной в траве. Впрочем, в сосредоточенном взгляде его, направленном на Нахью, не было ни капли от невинного ребёнка. Вертикальные щели зрачков щурились как у люто взбешённого зверя — на сей раз мгновенное изменение протекало на глазах — и я знала, что не могу ни вмешаться. Я подступила к Сиеху, умышленно заступая дорогу и открывая объятием ладони, словно подзывая мальчика к себе.
Он ответно обхватил мои руки своими, почти ласковым, нежным жестом, — но лишь для того чтобы, аккуратно подхватив, передвинуть меня к себе за спину, — а пссле развернулся лицом к лицу к Нахье.
— Ты как, жива, Йин? — тревожно вопросил, опускаясь на корточки, нет, припадая к полу. Движением не бойца, но дикого зверя, взведённой пружиной сжимающегося перед прыжком. Нахья безмолвно вернул ему холодный взгляд.
Я успокаивающе положила ладонь на плечо Сиеха, напряжённое, тугое, как плотно скрученный моток проволоки.
— Да всё же обошлось, не тревожься так.
— Стоящий перед тобой опасен, Йин. Мы не доверяем ему.
— А вот и мой очаровашка Сиех, — проскрежетал Нахья, вновь добавляя в голос металлические нотки. Разводя руки ядовитой пародией на мой надавний жест. — Мне так тебя не доставало. Ну же, ближе, мой мальчик, ближе, одари папочку надлежащим поцелуем.
Сиех по-кошачьи зашипел; и мне выдалась лишь пара секунд усомниться, а есть ли хоть крошечный шанс, что я смогу, во имя бесконечных адовых топей, удержать его. Даже если очень-очень захочу. А потом Нахья засмеялся и откинулся назад, на спинку кресла. Разумеется, уж он-то не мог ни знать, сколько глубоко можно без опаски вгонять злобные шпильки.
По виду Сиеха всё ещё можно было сказать, что ничего хорошего от него ждать Нахья не пришлось бы; а мне самой, тем временем, пришла в голову идея отвлечь его внимание, переключив на себя.
— Сиех. — Как бы не так. Даже головы не повернул. — Сиех. Прошлой ночью я была с твоим отцом.
Он качнулся, оборачиваясь и вперяясь в меня глазами, испуганными столь сильно, что зрачки почти мгновенно изменили форму на привычную, человеческую. Нахья прямо за ним тихо фыркнул от смеха.
— Да быть того не может, — прошептал Сиех. — Ты бы не смогла… Века прошли с тех пор, как… — Подавившись словами, он медленно потянулся ко мне, ближе и ближе. Раздувая ноздри и чуть-чуть подёргивая носом, словно охотничья собака. Обнюхивая меня, раз, второй… — Во имя небес и земли, ты и вправду была с ним.
Смущённо и настороженно, я и сама исподтишка потянула в себя воздух, зарывшись носом в воротник халата. Тайно надеясь, что этот запах, или нечто иное, того рода, что под силу учуять одним богам. Или полубогам.
— Да, так и есть.
— Но он… что надо было… — Сиех резко мотнул головой. — Йин, ох, Йин, можешь ли ты себе даже представить, что это значит?
— Что ваш маленький эксперимент сработал куда лучше, чем задумывалось, — просветил нас Нахья. В тенях, копящихся возле кресла, глаза его чуть посвёркивали. напоминая чем-то мимолётным другую его сущность. — Может, тебе и самому дать ей попробовать, а, Сиех? Должно быть, ты порядком подустал от этого извращённого старикашки?
Сиех резко выпрямился, натягиваясь всем телом, словно струна, и сжимая в кулаки руки. Я аж подивилась, что он так запросто поддался какой-то там ничтожной насмешке — но, как знать, не впивалась ли она острым жалом в слабое место юного готлинга? Он сам воздвигнул себе пределом дни отрочества и детства, вынужденный действовать сообразно правам — и обязанностям — своей сути; отчего бы одному из этих неписанных законов не гласить, что ни одно дитя не выносит издёвок и угроз, мигом обнаруживая весь свой недетский нрав?
