Беззвучно погрузившись в воду, я быстро переплыл реку по диагонали и вылез на противоположном берегу. Задержавшись ровно настолько, чтобы выпить пару горстей речной воды, я пустился в путь через пустыню, двигаясь волчьим ходом — сто шагов пешком, сто шагов рысью, ориентируясь по звездам.
Незадолго до рассвета я добрался до берега Пурпурной Реки, сделав изрядный крюк, чтобы оказаться как можно дальше от сторожевой башни, вырисовывавшейся на фоне звезд, силуэт которой я увидел еще за несколько миль. Склонившись над краем обрыва и вслушиваясь в бешеный рев воды, я понял, что бессмысленно даже пытаться пересечь этот ревущий поток вплавь. Да будь я хоть чемпионом обоих миров — Земли и Альмарика — по плаванию, это была бы самоубийственная затея. У меня оставалась надежда переправиться на тот берег в районе порогов, постаравшись избежать зорких глаз охраны, что, в общем-то, было ничуть не менее опасно. Однако выбирать мне не приходилось.
Солнце уже взошло, когда я оказался в тысяче ярдов от порогов. В очередной раз подняв глаза на башню, я увидел сорвавшуюся со смотровой площадки фигуру, несущуюся ко мне на всех крыльях. Я был обнаружен! Мне пришел в голову отчаянный план — если везение будет на моей стороне, он может сработать.
Я заметался и замельтешил по берегу, словно охваченный паникой, а затем спрятался за камень, как будто считал, что ягья не заметит моего маневра. Надо мной прошелестели крылья, а затем человек-птица опустился на землю недалеко от меня. Я знал, что это был всего лишь часовой, в одиночку несущий службу, и, зная спесивую натуру ягья, сделал ставку на то, что он не станет будить спящих товарищей, чтобы те подменили его на башне, пока он разделается с беззащитным одиноким путником.
Я, напряженный как пружина, лежал за камнем, делая вид, что смертельно напуган. Подойдя ко мне с обнаженным кинжалом, ягья с ленцой пнул меня под ребра, чтобы заставить разогнуться. Именно этого я от него и дожидался. Вскочив одним прыжком на ноги, я левой рукой рубанул по его кисти, выбивая кинжал, а правой нанес сокрушительный апперкот в челюсть.
К тому времени, когда ягья пришел в себя, он был надежно связан своим же ремнем. Одной рукой я держал его за горло, а другой приставил к груди кинжал Готраха.
Я коротко и ясно объяснил ему, что от него требовалось, если он хотел остаться в живых. Ягья вовсе не собирался жертвовать собой, даже ради безопасности своего народа. Через пару минут мы уже летели в начинающем розоветь небе прочь от Пурпурной Реки, оставляя за спиной жуткую страну Яг.
Я заставил своего крылатого скакуна лететь на пределе сил. Лишь перед закатом я позволил ему приземлиться. Оставив свое средство передвижения валяться со связанными руками, ногами и крыльями, я отправился на поиски пищи. Вернувшись с горстью фруктов и орехов, я скормил большую часть моей добычи пленнику, Без его крыльев мне сейчас было не обойтись.
Ночью хищники устроили вокруг нашего импровизированного лагеря целый концерт, напугав своим рычанием и воем ягья до полусмерти. Чтобы не облегчать работу возможных преследователей, я отказался от мысли развести костер, предпочитая рискнуть и провести ночь без огненной защиты от диких зверей. К счастью, никто этой ночью особо нами не заинтересовался.
Лес на берегу Пурпурной Реки остался далеко позади, и теперь мы неслись над степью, двигаясь по кратчайшему пути к Котху, полностью положившись на лучший компас — мой инстинкт.
* * *
На четвертые сутки полета я обратил внимание на темную массу, в которой вскоре смог различить большой отряд двигающихся людей — видимо, армию на марше. Я приказал ягья подлететь поближе. По моим расчетам мы вот-вот должны были оказаться над обширными охотничьими угодьями, контролируемыми котхами, и я логично предположил, что это могут быть мои товарищи.
Моя вполне понятная поспешность едва не стоила мне жизни. Дело в том, что в течение дня я оставлял ноги человека-птицы свободными, так как он клялся, что иначе не сможет лететь. Но тем не менее руки у него были связаны. Ягья всячески проявлял свою лояльность и не делал никаких попыток вырваться, так что я давно уже оставлял кинжал в ножнах, уверенный, что в случае необходимости смогу разобраться с дьявольским созданием голыми руками.
Не знаю, сколько он над этим работал, но именно в тот день моему пленнику удалось ослабить ремень на запястьях. И воспользовавшись тем, что я ослабил хватку, увлекшись открывшимся внизу зрелищем, выискивая в толпе знакомые лица, проклятый ягья тотчас предпринял попытку избавиться от ненавистного седока. Прежде всего он резко дернулся в сторону всем телом, и я чудом удержался у него на загривке, уцепившись за его шею. В тот же миг его длинная рука скользнула мне за пояс — и вот уже мой кинжал поменял хозяина.
Затем последовала одна из самых отчаянных схваток в моей жизни. Мне не оставалось ничего другого, как съехать по боку ягья, вцепившись одной рукой ему в волосы и обвив ногой его ногу. Второй рукой я удерживал руку летающего человека с занесенным надо мной кинжалом. На высоте тысячи футов шла отчаянная схватка не на жизнь, а на смерть. Он пытался или сбросить меня, или вонзить кинжал мне в сердце, а я отдавал все силы тому, чтобы не отцепиться и удержать подальше от себя смертельный клинок.
На земле я бы быстро одолел противника, используя свою большую массу и физическую силу, но в воздухе проклятое существо имело преимущество. Свободной рукой он лупил меня по голове и лицу, стараясь выцарапать глаза, а коленом раз за разом целил в пах, но пока мне удавалось подставлять бедро. Я старался продержаться как можно дольше, видя, что эта тяжелая борьба заставляет ягья снижаться, быстро теряя высоту.
Поняв, что время играет против него, ягья сделал последнее отчаянное усилие. Перехватив кинжал другой рукой, он попытался воткнуть клинок мне в шею. В тот же миг я изо всех сил рванул его за шею. Крылатая бестия, забив крыльями, вильнула в сторону, и удар кинжала пришелся не мне в шею, а ему в бок. Завизжав от боли, он сложил крылья, и мы почти отвесно помчались к земле, удар о которую погрузил меня в состояние грогги.
Пошатываясь, я сумел подняться на ноги. Ягья не подавал признаков жизни. При падении я постарался подмять его под себя, и его тело, приняв на себя страшный удар, послужило мне амортизатором. Теперь ягья напоминал, скорее, кучу хвороста. Его искореженные руки и ноги нелепо торчали в разные стороны.
Сквозь звон в ушах до меня донесся многоголосый рев. Обернувшись, я увидел несущуюся ко мне толпу волосатых дикарей, выкрикивающих мое имя. Я снова встретился со своим племенем.
