Георгий поднял маузер. Рука плясала. Никогда такого волнения не испытывал. Стрелять он не решился. Пришелец не виден, а при такой тряске в руках скорее угодишь в костромича. Или матроса пришьёшь к стене, вместо того чтобы пришить пришельца.
Тело мужика тоже встряхнуло. И его движение вдруг прекратилось. Пришелец остановился. Возможно, задумался. Возможно, вспомнил о вчерашнем пиршестве – не остался ль внутри еще кто? Или матрос показался ему интересным объектом, заслуживающим внимания – гораздо более пристального, чем этот небольшой, перепуганный пьяный мужик. Который, словно внутренние колебания упыря судорогой отозвались в его ноге, дернул ею разок, дернул другой, и вдруг, перевернувшись на четвереньки, проворно отбежал метров на пять и вскочил.
Матрос качнул головой, чуть отклонился влево, но не так, как человек под действием собственных мышц шевелится, а пассивно, податливо, как будто его кто-то настойчиво теребил. Отстранял его голову, чтоб верней и удобней впиться шипом в шею. Вводил свои хоботки в артерии, в вены вонзал. Находя точки, наиболее благоприятные для контакта, пока обе кровеносные системы не переплелись, словно пара сообщающихся сосудов скудельных. Иногда мелькала в воздухе лапа пришельца, а то матрос на мгновение пропадал, попадая под оптическую защиту инопланетянина – довольно наивную с точки зрения земного здравого смысла, надо признать. Ибо не спасала от пуль, а в данном конкретном случае и оптически была не вполне надежна. Сквозь нее то и дело проступали контуры тела пришельца, словно в ней что-то разладилось, словно она временами давала сбой, пока не прекратилась совсем. И тогда сей внеземной вампир предстал пред своими немногочисленными зрителями в полной красе – вытянувшись на крыльце параллельно матросу, прижавшись спиной к стене, отдавшись до полного самозабвения наркотическому опьянению. Даже защиту скинул. Или забыл про нее. Или не смог активизировать ее, будучи в расслабленном состоянии.
Глаза его были открыты, в них что-то тлело голубовато. Изо рта – атрофированного отверстия, похожего скорее на сфинктер,– появился, возрос и лопнул прозрачный пузырь. Пальцы сцепились и переплелись внизу живота, словно небрежно прикрывая срамное место. Был он совсем неподвижен и, кажется, не дышал. Как и безучастный к жизни земной его компаньон. Окаянного океану матрос. Вполне покойный.
Значит, и в подвал он залез, чтобы без помех уколоться. Где его и сморил Морфей. И это продлило ему жизнь. Всего лишь на сутки.
Георгий не мог бы сказать в точности, сколько времени он простоял у крыльца. Из-за плетней, из различных укрытий и дыр высовывали головы местные жители. Тогда он быстро поднял маузер и выстрелил. Тело пришельца послушно дернулось, он, кажется, всхлипнул, словно решил очнуться в последний момент.
– Объявляю мораторий на марафет,– сказал или подумал Георгий.
Давешняя смутная мысль о пристрастиях упырей, обусловленных концентрацией алкоголя в крови безропотных жертв, проявилась отчетливей.
Из нас, троих претендентов, он выбрал пьяного мужика. Хотя, казалось бы, что нестарый еще поп, а тем более я – со всех сторон предпочтительней. А мужика он, недолго думая, променял на матроса с более конкретным продуктом в крови. Матрос, наверное, полный шприц в себя засадил. Погибать, так с музыкой, гармонией небесных сфер. Носом, что ли, они концентрацию и разновидность зелья распознают? Или иным органом восприятия?
Другое дело, зачем это им нужно. Может, пьяных они не любят? Может, пьянство у них наказуемо? Может, таков есть марсианский марксизм? Или все проще: кровь им не только служит питанием, но и пьянит. Если б они в Европе высадились, тогда бы другое дело. Может, давно бы починили свои капсулы и возвратились вспять. А тут – Россия. Разруха. Металла нет. Металлисты записались в Красную Гвардию. Спиртовые склады ежедневно грабят. Вот они и пристрастились к спиртному через нашу кровь. Стали алкозависимы. И вчерашний подарок судьбы в виде продовольственного отряда, упившегося с утра, эту версию подтверждает. Воспользовавшись оргией большевиков, упыри устроили в сельсовете свою оргию. И возможно, с похмелья теперь маются. И может, только поэтому мне удалось их так легко победить. Если так, то надо немедленно расправляться с оставшимися. Пока они не пришли в себя и не оказали более активного сопротивления.
– Сколько же их еще, этих исчадий? – сказал поп.
– Двое как минимум,– отозвался Георгий.
– По числу трупов в сгоревшей усадьбе ориентируешься?
Ориентировался Георгий по версии Гамаюнова. Однако спросил:
– А разве трупа – четыре?
– Четыре,– сказал поп.– Двое собственно Воронцовых – в супружеской спальне их обгорелые останки нашли. Няня в своей комнатенке да кухарка в людской.
– А Нина?
– Более никого на месте пожарища не обнаружено.
– Я имею сведения, что она тоже погибла, когда ваша паства усадьбу жгла.
– Ее могло и не быть в усадьбе. Она, между прочим, посещала курсы сестер милосердия. Комнатку снимала в городе. Если осталась жива, то в следственном деле это отмечено. И даже непременно должны были ее опросить. Но все дела сгорели вместе с полицейским участком. Однако установлено, что всех четверых конторщик убил. Поскольку распродавался помещик, деньги имел. Рабочих, сезонных и постоянных, и прислугу рассчитал и отпустил. Пусто было в усадьбе на тот момент.
Георгий помнил конторщика. Образованный. Из дворян. Но бедный очень. Семенов-второй. «Я, Ниночка, хоть Семенов-второй, но не второстепенный. Увидите, я ради вас горы сверну». Был влюблен. Предложение делал. Может, им наряду с корыстью двигала месть? «Ах, Нина Викентьевна. Я бы убил себя, в ответ на отказ. Но злодейство несовместно с Семеновым...» А ведь и я в те годы был убежден, что оно несовместно со мной.
– Сообщник у него был из местных, Савка – то ли он Воронов, то ли тож Воронцов, поскольку считал себя незаконнорожденным. И даже, подвыпив, на долю в наследстве претендовал.
– А что же крестьяне? Выходит, невиновны они? Что ж они ведут себя, как виноватые?
– Мародерство – чем не вина? Конторщик, чтоб замести следы, усадьбу поджог. А Савка народ взбаламутил: те и бросились всё растаскивать. Лошадей, инвентарь, припасы.
– Очень хочу встречи с конторщиком,– сказал Георгий.
– Да я слышал, убили его.
– Может быть, знаете, где мне Савку сыскать?
– Где ж ты его найдешь? – сказал пастырь.– А то ищи. Или здесь сиди, покуда сам не объявится.
– Так относительно Нины... Вы хотите сказать...
– Судьба ее неизвестна. Воронцовы похоронены на городском кладбище. Могилы Нины там нет. Надейся, сын мой.
– Я еду в усадьбу. Достаньте мне самогону, святой отец.
