— Остаемся здесь на привал! Живее ставьте домики, разжигайте костры и ложитесь спать. На сон даю не больше четырех потестатемов!
Палангаи, не проронив ни слова и кидая озабоченные взгляды на поверженного здоровяка, принялись вытаскивать вещи из саней. Делали они всё быстро и сосредоточенно, боясь навлечь на себя гнев кудбириона и королевского прокуратора. Вскоре возле места сражения появился первый переносной домик.
Кудбирион взглянул на лежащего блондина.
— Если случится нечто подобное, — сказал он, — то в следующий раз лишишься головы. Ты понял?
Слабый кивок.
— Ты понял?! — проревел Немерий.
— Да, кудбирион! Простите мне мою дерзость!
Блондину помогли подняться два палангая, и все вместе они направились к дальним саням.
«А что делать со здоровяком? Я уже ловил его на драке. С карликом Постумусом. Сказать Немерию? Или же дать шанс Септиму? В конце концов, с ним жена. Да и рана серьезная — того гляди и испустит дух».
Кретика по-прежнему тихо плакала над мужем и гладила тому руку. Она что-то шептала, но слов было не разобрать. Её большие, карие глаза были невыразимо печальными. И только сейчас Тиберий осознал, как сильно девушка любила гиганта. Она бы никогда не изменила мужу. Даже под угрозой смерти.
— Он выживет? — спросил кудбирион врачевателя.
Тот, высунув кончик языка, поднял тряпку, довольно хмыкнул и сказал:
— Кровь остановилась. Если сейчас перенести тело в тепло, а завтра положить его в сани и два анимама не давать ему ходить, то он будет жить.
Поговорив с кудбирионом, Тиберий договорился с лекарем, чтобы великана положили рядом с девушками в переносном домике: опасно было оставлять Септима вместе с другими палангаями. Никто не мог сказать наверняка, что солдаты не захотят отомстить здоровяку за драку с названным братом.
Вскоре загорелись первые костры, запахло крепкой настойкой нуци, и холод словно отступил. Лишь мысль о том, что скоро они заберутся под теплые шкуры и наедятся, согревала всех членов экспедиции. Сегодня не будет больше никакого изнуряющего похода, больше не потребуется дуть на замершие даже под варежками руки. Привал! Долгожданный отдых. А завтра… А завтра другой анимам с новыми проблемами.
Как только палангаи натянули кожу на костяной каркас, демортиуусы затащили раненного великана в переносной домик. Тиберий поглядывал на Кретику, дабы понять, о чем сейчас она думала и что хотела сделать. За многие хакима жизни с женой он понял одну простую истину: напуганная женщина — опасная женщина. Супруга Сертора, возможно, захочет отомстить блондину за рану благоверного, а потому следовало пристально смотреть за ней.
Кончики волос девушки, вырывавшиеся из капюшона, заиндевели, губы на морозе обветрились, но больше всего внимание приковывали опухшие, красные от слез глаза. Бедняжка то и дело шмыгала носом и вытирала сопли рукавом куртки. Она пыталась храбриться: как только мимо проходил палангай, хмурилась и бросала на них гневные взгляды.
Взяв Кретику за рукав, Тиберий завел её в переносной домик. Внутри один из солдат развел костер, однако все равно было холодно. Завернутый в шкуры Сертор валялся без сознания возле порога. Над ним хлопотал лекарь. Врачеватель обмотал голову гиганта несколько раз бинтами и теперь пытался влить в него жидкую зеленую бурду.
Кретика было попыталась сесть возле мужа, однако Тиберий крепче сжал её локоть и прошептал:
— Следи внимательно за своим благоверным. Теперь у него много врагов. — Он взглянул прямо ей в глаза. — Много врагов из-за того, что взял тебя с собой.
— Прокуратор, я не понимаю…
— Всё ты понимаешь. — Тиберий зябко поводил плечами. — В сегодняшней драке есть и моя вина. Нельзя было брать с собой женщин. И чтобы ты не строила иллюзий, скажу, что, если потребуется, я отдам вас палангаям. Главное для меня — добраться до упавшего дагула.
— Хорошо, — буркнула Кретика. — Моя жизнь в ваших руках, прокуратор.
Она отвернулась, плюхнулась на колени возле мужа и, тихо плача, принялась гладить его бледный лоб. Тиберий ощутил укол в сердце. Только что он разрушил дружбу, установившуюся между ним и женой Сертора. Но видят боги — он не хотел! В тяжелых условиях экспедиции нельзя опираться на чувства. Жизнь одной девушки ничего не стоит против жизни летающего бога. Почему-то лишь сейчас Тиберий увидел, как отличалась Кретика от его жены: другой изгиб рта, более острый подбородок, менее выразительные глаза.
«Скоро все люди в экспедиции начнут меня ненавидеть. Сначала женщины, затем — палангаи… Потому что я не создан для такой сложной работы».
После смерти предыдущей телесной оболочки Безымянного Короля надо было уходить на покой. Тиберий провел языком по верхнему ряду зубов. Сейчас он слаб и стал слишком сентиментальным после рождения первого ребенка, но когда-то всё было иначе. Когда-то его умоляли о пощаде, когда-то боялись разговаривать в его присутствии… Когда-то. Прошлый богочеловек, нареченный Домиником после смерти, мог разогнать все страхи Тиберия. Ему хватала лишь нескольких слов, дабы разжечь сердце.
«С ним я никогда не чувствовал себя слабым. А теперь? Кто я теперь? Жалкий старикашка, ведущий людей на убой».
Полог распахнулся, показался кудбирион.
— Тиберий! Выйди из домика! Живее! — воскликнул он, нервно теребя полы плаща.
Приготовившись к ледяному ветру, Тиберий вышел из переносного домика… и остолбенел. Далекие горы полыхали лиловым огнем. Свет был настолько ярким, что приходилось жмуриться и прикрывать глаза рукой. В зловещей тишине даже дыхания десятков воинов казались притихшими и отдаленными. Все смотрели вдаль, на горы, не в силах оторваться.
Лиловый огонь, между тем, запульсировал. Вырывавшаяся на волю колоссальная энергия зажгла снег перед каменными высотами, и тысячи колких огоньков вырвались из-под земли и устремились в небо.
Люди в изумлении показывали пальцем на необычный свет, со страхом падали на колени перед силой во много их превосходящей. Тиберий почувствовал, как все его естество затрепетало перед лиловым пламенем, охватившим горы. Сознание разбилось на множество осколков, предвещая наступление ледяного безумия. Мысли в голове зажили собственной жизнью, закопошились в ставшей тесной черепной коробке, борясь друг с другом. В ушах раздался писк, словно тысячи хунфусе разом напали на него.
«Не смотри. Нельзя».
Но веки больше не подчинялись Тиберию. Неведомая сила тянула к горам, нашептывая о чем-то жизненно важном.
«Иди к нам. Коснись пламени».
Тело содрогнулось и застыло, как столп, пронизанное небывалой энергией. Прокуратор потерял равновесие, рухнул в снег. В незащищенные варежками руки тут же впились иголочки мороза.
