Эти доспехи спасли ему жизнь, но боль должна быть чудовищной. И он снова остался один, как и хотел Мэншун.
Да, так было намного лучше. Он занялся сотворением нового прорицающего заклятия, чтобы как можно быстрее снова заглянуть внутрь склепа. В конце концов, дни, потраченные на искажение волшебных печатей, чтобы он мог проникнуть внутрь, стоили каждого раздражающего мгновения.
***— Шторм? — спросил он, когда снова вспомнил, что он Эльминстер. Он лежал, распростершись на камне, и все тело горело от боли.
Единственным ответом, что предложила ему тьма, было безмолвие.
— Ох, подруга, — прошептал он. — О нет. Только не так.
Да пребудет со мной Мистра.
Или... это я отправлюсь к ней?
***Эльминстер снова пришел в сознание. В этот раз боль была еще хуже.
Уцелевшие части доспеха были смяты и покорежены. Там, где доспехов не осталось, на теле были ожоги. Эльминстера била дрожь. Он лежал на гладкой холодной поверхности, чувствуя, как вытекает из него жизнь... медленно, неторопливо и неостановимо.
Блеклый свет гробниц угас... или это его взор помутился перед смертью?
Нет, зажегся новый свет.
Ведьмин огонь.
Прибыла Алусейр, принеся с собой призрачное сияние.
— Привет тебе, прекрасная принцесса, — пробормотал он, пытаясь улыбнуться.
Металл лязгнул и загремел — Алусейр пыталась снять обломки разбитого доспеха Дуара, которые все время падали у нее сквозь пальцы.
— Проклятая магия, — зашипела она. — Когда-то я приказывала всему этому дворцу — а теперь не могу взять растреклятый кусок брони!
— Так... погибают... великие, — захлебываясь кровью, выдавил Эльминстер.
— Ну-ну, спокойно, Старый Маг, — нежно ответила призрачная принцесса, чье лицо парило примерно на расстоянии вытянутой руки от его лица, — лежи спокойно. Если тебе суждено умереть здесь, по крайней мере ты умрешь, изображая из себя шута в украденной броне — а если мы поцелуемся и обнимем друг друга, насколько я это сумею, ты уйдешь в объятиях девушки, пытающейся заняться с тобой любовью. Разве не этого хотят большинство мужчин?
— Еще... не... умер, — смог произнести Эльминстер. — Но... такой... слабый...
И тогда из открытой двери перед ними раздался неясный шепот, и в поле зрения скользнуло нечто темное. Призрак, темное облако, едва способное оторвать себя от пола, чтобы подползти к ним, будто дым.
— А как я себя по-вашему чувствую? — спросило облако.
Голос был им обоим знаком. Вандердагаст.
Шепот раздавался из того, что от него осталось. Он больше не был прежним Драконом.
И едва оставался живым — или, точнее, неживым.
— Эльминстер, — настойчиво сказала Алусейр, — используй гульфик! Исцели себя, пока не поздно!
Эльминстер моргнул, почти отсутствующе кивнул ей, подчинился — по нему тут же прокатилось сияние, облегчившее боль — и снова перевел взгляд на темное призрачное нечто на полу. Оно глядело на него в ответ с тем, что казалось кривой усмешкой.
— Еще раз, — приказала принцесса, и Эльминстер подчинился. Боль отступила еще дальше.
— Вандердагаст? — недоверчиво спросил он, пристально всматриваясь.
— Да, — раздался глухой ответ. — От меня осталось бы куда меньше, если бы Мирмин не любила меня настолько, чтобы отдать мне последние останки своей жизни. Но она это сделала, и вот — это все, что осталось от Вандердагаста, некогда королевского мага и придворного волшебника Кормира. В последние несколько лет я был правителем темного и пустого склепа. С тех пор, как змея, укравшая мое кольцо, заточила меня внутри.
— Кто? — слабо спросил Эльминстер. — Кто это сделал?
— Его имени, — прошипел Вандердагаст, — я не знаю. И лица его не видел. Но он работает здесь, во дворце — я слишком часто чувствую, что кольцо где-то неподалеку — и замышляет свергнуть Обарскиров, и ведет разговоры с сембийцами, которые шлют ему деньги и отдают приказы, и заставляет глупых молодых лордов устраивать резню. Что и произойдет на скором Совете, судя по последнему его разговору.
Алусейр и Эльминстер переглянулись.
— Что еще ты подслушал?
— Ничего полезного. Я слушаю только через кольцо, и слышу лишь несколько мгновений, иначе рассыпаюсь в пыль, истощенный, и агонизирующе долго должен потом снова собираться воедино.
— Есть... — Эльминстер осознал, каким беспомощным себя чувствует. — Можем ли мы как-то тебе помочь?
— Оставь мне гульфик. Я смогу питаться им и собраться достаточно, чтобы нести его. Напугаю нескольких стражников, когда они увидят одинокий гульфик, летающий по коридорам.
Алусейр хихикнула.
— Я могу недолго удерживать мелкие вещи. Могу понести твой гульфик.
— Тогда давайте выступать, — слабо сказал Вандердагаст. — Когда этот Совет?
— Завтра в полдень, — мрачным хором отозвались Эльминстер с Алусейр.
Темное, невесомое облако, которое было Вандердагастом, как-то ухитрилось выглядеть угрюмым.
— Всегда появляешься в самый последний момент, да? — спросил он. — Не мог бы ты хоть раз отбросить эту драматичность, когда дело касается моего Кормира? Хотя бы раз?
Алусейр никогда раньше не думала, что дворцовые погреба на самом деле такие большие. У нее осталось слишком мало сил и консистентности, чтобы помогать ползущему, серьезно раненному Эльминстеру.
Холод ее прикосновения причинял ему заметную боль; он начинал дрожать и задыхаться, лицо бледнело. Казалось, что они уже давно оставили Вандердагаста, но на самом деле это было лишь... сколько?... три коридора тому назад.
Когда они свернули в четвертый, Алусейр вздохнула при мысли о том, как мало осталось от них всех.
— Ты дотянешь до того места, где хранится целебная магия?
— Должен... — прохрипел Эльминстер, опуская голову и содрогаясь.
— Не смей умирать у меня на руках, Эльминстер! Не смей!
— Умереть, когда внутри меня находятся пальцы горячей девушки? Не бойся! Ааа, проклятье, это больно! Я... я слишком стар для этого!
— Ха! Чтоб у меня сердце замерло!
Эльминстер улыбнулся немного грустно.
— Уже замерло, помнишь?
Алусейр воспользовалась преимуществами своей призрачной формы, чтобы стать длинной и тонкой, чтобы вытянуться вперед, повернув к нему лицо и наградив мрачным взглядом.
— Ну спасибо, что напомнил мне об этом, Старый Маг.
Эльминстер моргнул.
— Ты играешь с выпущенными когтями.
— Как всегда, — тихо сказала она. — И сделаю это снова. Люди уважают выпущенные когти и смеются над теми, кто мил и кроток. Хотела бы я, чтобы все было иначе, но... нет. Будьте прокляты, боги.
