- Принимаю! – отзывается Генрих. И перстень надевает. А я… я уже знаю, что произойдет. Туман вдруг оживает. И плодит новых людей.
Множество новых людей.
- Назад… - я тяну Бекшеева, пусть даже эти мертвецы не обращают на нас внимания, но… страшно. Слишком страшно. Женщины.
Мужчины.
Дети.
Старики.
Те, кто… я узнаю, пусть и не видела их никогда прежде. Но мы связаны тонкими нитями родной крови. А это надежнее канатов.
Умершие.
Сожженные в той проклятой деревне. Ушедшие, но не совсем… и за ними – другие. Люди выходят и выходят. И черный костер некромантской силы разгорается ярче, открывая путь тем, кто…
У любого рода есть долги.
И порой приходит время их платить. Он знал об этом, тот, кто смеялся за спиной брата. Снова обманул? Снова…
Вой вырывается из белесой мути, заставляя меня зажимать уши. И Бекшеев сгибается пополам. И кажется, изо рта идет слюна.
Или кровь.
От этого крика лопаются сосуды. И больно… до чего же больно.
Глава 50 Листья на тропе
Глава 50 Листья на тропе
«Сварить осетрину в воде до спелости, должно к ней приготовить ботвинью. Свекольный лист, уварив в воде, налить квасом; варить в оном до умягчения, откинуть на решето, отжать, протереть сквозь решето и в чаше развести кислыми штями. Покрошить в него свежих огурцов (можно еще и зеленаго луку), должно дать устояться; чрез полчаса прибавить рубленаго укропу и подавать.
Таковую ботвинью можно подавать ко всякой малосольной рыбе».
«Осетрина малосольная с ботвиньей», «Новейший русский опытный и практический повар эконом и кондитер» [1]
Странно чувствовать себя слепым.
Белая муть.
Туман.
И одна надежда, что Софья не ошиблась в своем предсказании. Крик еще этот… и кричит не один человек. А потом становится тихо. Тишина, пожалуй, пугает сильнее прочего.
Тишина…
Гулкая.
Мертвая.
И мир этот мертвых. Бекшеев ведь читал сказки, там, в глубоком детстве. Три дня на восток, да через реку Калину, по мосту огненному, который змей-цмок стережет. И там, за мостом, земли, куда живым ходу нет. Там, на землях мертвых, он слеп и глух.
И напрочь бесполезен.
Но в какой-то момент туман раздается, выпуская человека. Этот человек огромен и страшен. Он кажется черным, будто там, внутри него пылает черное пламя.
И оно горит ярко-ярко.
А еще Бекшеев знает, что если человек не управиться с пламенем, то оно выжжет тело, а потом вырвется, и тогда-то живых не останется в округе. А мертвые… мертвецов в здешних лесах и вправду полно.
- Погоди, - его удерживают. И Бекшеев оборачивается.
Зима?
Но какая-то… другая. Тоже другая. Помолодевшая вдруг, но ей не идет, как бы странно это ни звучало. Эта не женщина – девочка лет пятнадцати – ему совсем незнакома.
- Не мешай ему, - строго говорит девочка. – Он должен сам.
Человек с черным светом встает перед деревом и смотрит в него, в лицо женщины, на дереве высеченное. И Бекшеев понимает, что эти двое видят друг друга.
Говорят.
А потом человек кланяется, низко-низко, прижав обе руки к груди. И разогнувшись, раскрывает их, точно собирается обнять и дерево, и женщину. Но вместо этого к нему летят ошметки тумана.
- Души, - выдыхает Зима. – Он собирает души… он дает им уйти… они и вправду здесь.
Туман проникает внутрь некроманта, и Бекшеев видит черное-черное пламя, которое поглощает этот туман, становясь лишь чернее.
Злее.
Это сила. Темная, разрушительная, та, которая и пугает.
Некроманту её не удержать. Силы много, а он слаб.
- Если он не справится, - говорить тяжело, да и собственный голос тоже иным вдруг становится. И не только голос. Бекшеев смотрит на руки. Трогает лицо…
- Ты был забавным, - смеется Зима. – Тощий такой…
Это обидно.
Немного.
Будут всякие девчонки хихикать… глупая мысль. Не о том думать надо.
- Если он не удержит силу, здесь в округе не останется живых, - Бекшееву удается взять эмоции под контроль.
- Плохо.
- А если будет стихийный выброс, то и мертвые встанут…
- Очень плохо. Но… я сказала Новинскому, еще там. Если что, сообразит оцепить участок. Маячок-то должен сработать. Так что справятся. Наверное, - добавила Зима, впрочем, не слишком уверенно.
- Мы умрем.
- Боишься?
- Не особо.
Бекшеев давно уже в долг живет. Но обидно вот так… и кто отдел примет? Кто-то наверняка есть на примете, иначе от него не пытались бы избавиться. Только… дело не в ревности. Скорее уж сомнения, что этот, другой, справится.
Что не загубит саму идею.
Она ведь хорошая. И отдел нужен, такой, который будет заниматься подобными делами. С ними обычная жандармерия не сладит. Да и этой жандармерией тоже бы заняться… кому?
Огонь разрастается.
И черные языки его выбираются из тела. Вспыхивают поднятые над головой руки… пламя стекает с раскрытых ладоней ниже и еще ниже… оно охватывает плечи и голову некроманта. И сам он превращается в один огромный костер.
Не справится.
Бекшеев почти уверен. Надо вмешаться. Что-то да сделать… помешать… помочь… а у него ноги к земле приросли. И Бекшеев все равно делает шаг. С трудом. Ощущение, что воздух закаменел.
- Вот… упертый, - вздыхает Зима.
А больше ничего не успевают, потому что белесый туман, стекавшийся к некроманту, окутывает его плотным кольцом. Оно движется, оно колышется, кружится, рождая вихрь.
И Зима еще повисает на руке.
- Стой, - говорит. – Не мешай им.
Кому?
Некроманту и душам?
Туман взлетает вдруг и, поднявшись над головами, рассыпается снегом. Настоящим снегом. Холодным… Бекшеев чувствует. И снежинка садится на ладонь. И рука его – снова его. В том смысле, что нынешняя. И снег падает, падает. Его так много… он касается лица и губ Зимы. Он оседает на волосах. А там, на поляне, пред мертвым деревом, стоят двое.
И черное пламя внутри человека горит ровно, спокойно.
Оно обнимает женщину, которая тоже светится изнутри.
- Все… закончилось? – осторожно интересуется Бекшеев.
- Насколько я поняла… да… или почти уже. Там… на ферме люди.
- Знаю.
- Я не видела и понятия не имею, где их держат, но слишком она большая, чтобы управиться вдвоем…
- И это знаю.
- Мы идиоты?
- Скорее не хватило информации.
Она фыркает.
- Ты неисправим…
Это тоже верно. А еще можно обнять её… скажем, притвориться, что сил не осталось. И нога на самом деле ноет…
- Слушай, - Бекшеев раскрывает ладонь. – Снег ведь настоящий?
- Настоящий, - Зима слизывает снежинку с губы. – Случается… выброс силы или что-то там… это ты умный, найди внятное объяснение, почему весной снег идет.
Бекшеев поднял голову. Сквозь переплетение ветвей видно небо.
- Нисходящие атмосферные потоки…
- Вот-вот, запомни. Так в отчете и напишем… ладно, пошли… тут очевидно, что выброса не будет.
Бекшеев посмотрел на парочку, которая просто стояла. Одна сила сплеталась с другой, уравновешивая и успокаивая её.
Некромант…
Некромант в отделе пригодится. Определенно… если им теперь позволят его оставить.
- Работать, - вздохнула Зима. – Надо работать… хотя бы мертвецов пересчитать.
Бекшеев вздрогнул и повторил.
- В этом деле слишком много мертвецов…
- Тихоня! – заорала Зима. – Ты где там лазишь…
- Думаешь…
- Ой, будто ты веришь, что этот мелкий засранец способен ему навредить. Васька считает себя самым умным и ловким, но на деле это просто самомнение.
- Он убивал.
- Ну да, он на самом деле умный и ловкий. Для пятнадцатилетнего пацана, которого учили… вот только… Тихоня – это Тихоня. И вообще, Девочка не нервничает.
Это определенно было аргументом.
Мертвецы.
Михеич лежал, раскинув руки, и улыбался так счастливо, что от этой улыбки его по спине побежали мурашки. Зима покачала головой и, наклонившись, закрыла глаза.
