Ознакомительная версия.
Я покачал головой.
– Вы произнесли слово «выбор». Пусть даже нехитрый. А какова антитеза присяге вашему повелителю?
Герцог развел руками.
– Я человек очень мягкий и чувствительный, мне бы не хотелось этого даже говорить.
– Понятно, – проговорил я. – Смерть настолько дикая и страшная, что ни словом сказать, ни пером описать.
Он добавил тихо:
– Но сперва пытки… Такие пытки, до которых в церковном мире Зорра никогда не додумаются. Там всего лишь дыбы, костоломы, раскаленное железо да прочие грубости. Жертва теряет много крови, а с нею и чувствительность к боли. А у нас вы испытаете настоящие муки… А потом все равно умрете. Таков мир, сэр Ричард! Кто не с нами, тот против нас.
– Если враг не сдается, – сказал я, – его уничтожают.
Он воскликнул:
– Золотые слова!.. Кто это сказал?
– О, – сказал я, – у меня таких сокровищ много. Как и старых анекдотов. Для вас они самый свежак…
Его взгляд скользнул поверх моей головы. Кто-то подошел сзади, я чувствовал, как грубые сильные пальцы ухватились за спинку кресла, прищемив мне кожу. Кресло качнуло, щелкнуло, я ощутил, что спинка исчезла. Послышался грохот, кто-то театрально отшвырнул ее в сторону.
Герцог сказал почти ласково:
– Горанг, приступай.
Спину ожег острый удар. Я содрогнулся от боли и унижения, кровь бросилась мне в лицо. Уши запылали, словно к ним поднесли факелы. В воздухе послышался свист бича. Второй удар рассек кожу, я почувствовал, как потекли теплые струйки крови. Боль была неожиданно острой, но, хуже того, унизительной, оскорбительной.
Герцог смотрел с холодным любопытством.
– Это же пустяк, – сказал он почти благожелательно. – Это же не пытки вовсе!.. А пытки – это боль. Это настоящая боль…
– Не знаю, – прохрипел я пересохшим ртом.
– Что не знаешь?
– Не знаю, – ответил я честно, – смогу ли терпеть боль. Раньше не приходилось.
В поле зрения появился еще один, похожий на рыбу в человеческой одежде, даже глаза рыбьи. Переглянулись, мне показалось, что в глазах рыбьеглазого промелькнуло удивление, а герцог пренебрежительно рассмеялся.
– Это уже что-то, – заявил он. – А то попадаются герои, что уверяют, будто им наплевать на любые пытки! А на первой же ломаются, начинают молить о пощаде. Так что, может быть, сразу встанешь на колени? Проси милосердия… ха-ха!.. и хотя наши боги не милосердны, но все же хоть какой-то шанс, верно?
– Верно, – признал я. – Но я все же попробую терпеть.
– Ого!
– Сколько смогу, – добавил я.
– Это не продлится долго, – пообещал он.
Он зажал мне руки в тиски. Я увидел, как он подносит тонкую длинную иглу, инстинктивно сжал пальцы в кулак. Он расхохотался, грубо схватил за кисть, заставил разжать пальцы, прижал ладонь к поверхности и с силой загнал иглу под ноготь.
Боль была ослепляющая, я закричал, срывая голос. Перед глазами запрыгали огненные линии, запылало все тело.
Герцог сказал с пренебрежением:
– Да, со стойкостью у вас слабовато. Тут был на прошлой неделе один герой… Под самыми жестокими пытками улыбался и пел походную песнь своего рода!.. Это в самом деле крепкий… Ну а вы не продержитесь до вечера.
До вечера я охрип от крика, а к полночи сорвал голос. Палачи сменялись. Иглы загнали уже под все пальцы, а когда они распухли, иглы выдернули, пригодятся для другой жертвы, а мне пальцы просто раздробили молотком. Я терял сознание с трудом, мне хотелось умереть, но умереть было невозможно, а в те редкие минуты, когда наступало черное забытье, меня либо поливали холодной водой, либо совали под нос едкую гадость. В голове сразу все прояснялось, а боль становилась ощутимее.
Утром герцог явился свеженький, выспавшийся. Посмотрел с сочувствием, переговорил с палачами, ему подали стул, он уселся со вкусом, тут же на столике придвинули кувшин и стеклянный фужер. Один из палачей довольно умело наполнил, герцог отпил, пошлепал губами.
– Хорошо, – сказал он, – с утра почему-то принимаю только кислое вино. А вот к вечеру идет и сладкое… Странно, да? Впрочем, вам это неинтересно. Так что вы хотите сказать?
Я пытался сказать, что я о нем думаю, но из горла вырывались только хрипы. Он наклонился ближе, чтобы расслышать. Я плюнул ему в морду, прохрипел:
– Я сам тебя убью, сволочь…
Он отшатнулся, глаза выпучились. Кровавый плевок попал ему в глаз, залепил глазную впадину и пополз вниз по щеке. Палачи застыли, у одного даже выпали из руки раскаленные клещи. Герцог наконец вытащил дрожащими руками платок, вытер как можно тщательнее лицо. Губы его тряслись, лицо побелело.
– Нет, – сказал он ненавидяще. – Нет, я не убью тебя, как ты надеешься… Ты будешь умирать долго…
Один из палачей что-то шепнул ему на ухо. Герцог поморщился, взгляд его метнулся в мою сторону. Он покачал головой, палач повторил умоляющим голосом. Я услышал:
– …перекос… необходимость…
Герцог зло посмотрел на него, на меня, выдавил люто:
– В последний раз спрашиваю: принесешь присягу моему Повелителю?
– Я убью тебя, сволочь, – повторил я сипло.
Он покачал головой.
– Да, я недооценил тебя… Здоровяки ломаются быстрее. Даже тот герой, что три дня улыбался и пел песни, на четвертый день сломался и принес присягу. А ведь он в самом деле был почти нечувствителен к боли!.. А ты чувствуешь, еще как чувствуешь… Вопишь так, что все мои гости сходят с ума от восторга. И все-таки держишься… Какая-то защитная магия?
– Да, – прохрипел я.
Он наклонился ко мне, но тут же, вспомнив о плевке, отпрянул в таком испуге, что едва не свалился с кресла. Палачи переглянулись. Мне почудилось, что от одного донесся смешок.
Боль всплыла из глубины сознания, я ощутил ее и понял, что еще жив. Все тело горело как в огне. Я поднял тяжелые веки, одним глазом смотрел как через смятое молотом забрало, а другим видел только розовую слегка просвечивающуюся мякоть опухоли.
Я подвешен на столбе, привязанный за руки толстой измазанной в крови веревкой. В зале вяло переговариваются пятеро богато одетых мужчин. Нет, четверо, пятой оказалась женщина, с холодным высокомерным лицом, брезгливая, с красиво очерченными, но чересчур тонкими губами. Сперва я видел ее не в фокусе, но подошла ближе: черные длинные волосы собраны в хвост, завязанный где-то на макушке, черные раскосые глаза, тонкие губы, бледная кожа, голос низкий, мягкий, хриплый, походка легкая, движения исполнены властности…
– Ты оказался крепче, – обронила она холодно, – чем предполагали. Я всегда утверждала, что мужчины – грубые существа. Ты это доказал, когда тебя не сломила тонкая изысканная боль. Но, возможно, на тебя лучше подействует простая боль? Более понятная!.. Сейчас тебе отрубят… нет, оторвут уши, вырвут язык, глаза… нет, сперва отрубят руки, ноги… не сразу, а начиная со ступни…
Ознакомительная версия.
