После того как Флэй нашел путь, который привел его к статуе в Галерее Скульптуры, он стал посвящать свои полуночные визиты поискам тех изменений, которые произошли в ночной жизни Горменгаста со времени его последнего посещения. Жизнь в лесу научила его неторопливости и терпению, заострила его умение оставаться незаметным в любом окружении. Он не появлялся в Замке среди дня, а ночью ему было достаточно замереть и прислониться к стене или к двери из гниющего дерева и он становился незаметным. Он опускал голову, и в полумраке его волосы и борода становились еще одной паутиной, а лохмотья превращались в папоротник-листовик, свисающий с серой сырой стены коридора.
Когда он, скрываясь в темных переходах, видел людей, которых когда-то так хорошо знал, у него возникали странные ощущения. Иногда эти люди проходили совсем рядом с ним; некоторые казались намного старше, некоторые почему-то выглядели моложе, а некоторые так сильно изменились, что их трудно было узнать.
Но, несмотря на свое умение оставаться незамеченным, Флэй излишне не рисковал. И прошло много времени, прежде чем его разведывательные походы позволили ему определить, где могут в то или иное время дня и ночи находиться те, кто представлял для него особый интерес.
Дверь комнаты Гробструпа, семьдесят шестого Герцога Стона, не открывали со дня его исчезновения. Обнаружив это, Флэй испытал суровое удовлетворение. Он внимательно осмотрел пол перед дверью своего бывшего хозяина; здесь лежал толстый слой пыли; у этой двери, к которой так давно уже не подходил, Флэй в течение двадцати лет укладывался спать! С тех пор, казалось, прошла целая вечность. Флэй огляделся по сторонам, посмотрел вдоль коридора. И давняя, но страшная ночь всплыла в его памяти – та ночь, когда Герцог, ходивший во сне, встал с постели и ушел в одну из башен, где отдал себя на съедение совам, когда Флэй сражался с Шеф-Поваром Горменгаста и пронзил его ударом шпаги.
С тех пор Флэй должен был жить в изгнании. А теперь, тайно находясь в Замке, – воровать и подбирать объедки. Это его мало радовало, но он вынужден так делать, чтобы не умереть с голоду. Достаточно быстро он нашел потайную дверь, через которую мог проникать в кошачью комнату, в кухню Флэй проникал через одну из дверей, открывающихся в коридор, ведущий в заброшенную часть Замка.
Когда пришли холода, Флэю стало ясно, что ему не имеет никакого смысла каждый день возвращаться через туннель в свою пещеру, заваленную снежными сугробами. Флэй не мог ни охотиться, ни собирать валежник для костра, возле которого мог бы обогреться. И он нашел себе пристанище в Безжизненных Залах.
Там он обнаружил небольшую комнату, пол которой был покрыт толстым роскошным слоем мягкой пыли, в этой квадратной комнате имелся камин, украшенный резным камнем и оснащенный каминной решеткой; имелись стулья, книжный шкаф и стол из орехового дерева, на котором под покровом пыли лежали приборы, стояли бокалы и посуда на двоих.
И Флэй обосновался в этой комнате. Его диета состояла в основном из хлеба и мяса, которые он всегда без труда мог добыть в Большой Кухне. При этом он не использовал открывающиеся широкие возможности разнообразить свою диету. Легче всего он мог доставать воду для питья – неподалеку от своей комнаты он нашел резервуар, куда с крыш стекала по трубам дождевая и талая вода, в любое время он мог набрать там воды в свой железный котелок.
Исходя из тех расстояний, которые ему приходилось преодолевать, чтобы добраться до обитаемых частей Замка, и прежде всего из того расстояния, которое отделяло его от пролома в стене позади статуи в Галерее Скульптур (никакого другого хода в известные ему части Замка он не нашел), Флэй твердо знал, что безо всякого риска быть обнаруженным он мог разжигать огонь в камине. Если бы даже кто-нибудь случайно увидел дым, поднимающийся из трубы в заброшенной части Замка, и заинтересовался этим обстоятельством, то такому гипотетическому наблюдателю было бы так же трудно определить, куда ведет дымоход от этой трубы, как и лягушке сыграть на скрипке.
И вот в своей комнатке, обнаруженной в неизведанных глубинах Замка, Флэй, сидя у камина холодными зимними вечерами, испытал тот комфорт, который не испытывал никогда раньше. Если бы не годы, проведенные в изгнании в лесу, он, возможно, не вынес бы одиночества, но одиночество стало для него уже естественным состоянием.
Тишина Безжизненных Залов была еще более плотной, чем безмолвие, опустившееся на скованные льдом и снегом поля вокруг Замка. Ее вполне можно было назвать в самом прямом смысле слова мертвой. Пустота и ничем не нарушаемая полная безжизненность помещений, лабиринт темных коридоров делали тишину чем-то реально ощутимым, даже видимым, у любого человека, попавшего сюда – за редким исключением тех, кто привык пребывать в одиночестве в замкнутых пространствах, – волосы встали бы дыбом от ужаса. Флэй, несмотря на свои многочисленные попытки определить степень протяженности этой давно заброшенной и забытой части Замка, не смог этого сделать. Единственное, что ему удалось – и то благодаря подсказке Тита – это найти ступени, ведущие к пролому в стене за статуей в Галерее Скульптуры. Но за исключением этого выхода в обитаемый мир и нескольких забытых или запертых наглухо дверей, сквозь которые можно было различить отдаленные голоса, никаких других рубежей, граничащих с миром живых, Флэй не обнаружил.
Но однажды произошло событие, которое надолго лишило его покоя. Флэй поздно ночью возвращался из Кухни, нырнув в пролом в стене за статуей в Галерее Скульптуры, он двинулся по знакомому коридору в сторону своей комнаты. Пройдя не менее мили и углубившись в свое безмолвное царство, он в какой-то момент решил не идти дальше по хорошо знакомому узкому коридору, а свернуть в один из тех, по которому он раньше не ходил и который, как он полагал, так или иначе приведет его в знакомые места. Продвигаясь вперед, он по своему обыкновению делал мелом грубые отметки на стене, которые в случае необходимости должны были помочь ему вернуться назад.
Флэй шел больше часа, сворачивая в разные стороны по изгибающимся коридорам, проходя десятки помещений, из которых вело сразу множество выходов, опускаясь по холодным узким спускам и поднимаясь по более широким подъемам, но так и не выбрался в знакомые места. Его бросило в пот от страшной мысли: если бы он не предпринял своей обычной предосторожности и не отмечал свой путь мелом на стене, он бы никогда отсюда не выбрался! Неожиданно он почувствовал приступ голода. Обратив внимание на то, что его свеча догорает, он вытащил из-за пояса одну из десятка свечей, которые всегда носил с собой, и зажег ее от фитилька догорающей. Сев на пол и осторожно поставив перед собой на каменную плиту только что зажженную свечу, он открыл свой нож с узким лезвием, вытащил из-за пазухи хлеб и отрезал себе кусок.
