Варфоломея звала дочку. Зарина заметалась. Попыталась рвануть ко мне. Зря. Лошадь под ней зашаталась, пронзенная сразу с нескольких сторон. В момент падения мимо пронеслась Варфоломея, подхватив дочку могучей кистью за шиворот как щенка и унеся с собой под прикрытием мужей. Оставшееся воинство, защищая щитами и спинами цариссу, умчалось вслед. Пыль столбом и удаляющийся конский топот — больше ничего не напоминало о недавнем присутствии немалого воинства. Остались только павшие кони, мы с Томой, трое стонущих раненых и два трупа. В одном я узнал Митрофана Варфоломеина. Можно сказать, ему повезло: погиб, защищая семью. Не кончил жизнь позорным «понижайкой», бесполезной престижной «мебелью» в доме какой-нибудь зазнавшейся мастерицы или даже крепостной.
Почти не слышимые шаги прозвучали совсем рядом. Это был не Малик. И не Хлыст или Ива. Жаль, знакомым лицам я бы обрадовался больше. Почему не пришли они? Ранены? Вспомнились слухи о разгроме Кудеяра. Видимо, царберы все-таки довели миссию до конца. Тогда все, кого я знал, не ранены, а намного хуже. Иначе кто-то обязательно пришел бы первым. Не стоит пока делиться с Томой этими соображениями.
Передо мной оказался знакомый по осаде школы низкорослый крепыш. Вблизи он гнома не напоминал. Рост выше моего, плечи — как если я прижму с боков Тому и Зарину. И то не факт. За плечами уже не нужный гнук, за поясом почти пустой колчан, в руках меч — на всякий случай. Он махнул рукой в сторону Томы, и сразу несколько человек бросились на помощь. Другие в это время деловито перерезали горла раненых. Меня передернуло. Но — на войне как на войне. В бою убивают. И если взял в руки оружие…
Все равно быть спасенным ценой чужих жизней было противно. Неоправданная жестокость. Хотя, принимая во внимание рыщущих в поисках пищи волков, то, наоборот, милосердие. Но можно было донести раненых до дороги, благо недалеко. Там бы их кто-то подобрал.
Увы, мое мнение никого не интересовало. Местная жизнь шла по своим законам.
Совместными усилиями рыкцари приподняли коня. Подхватив за подмышки, я выволок Тому на свободу. У нас во избежание неприятностей отобрали все режущие предметы, забрали шлемы и расступились.
Удовлетворенный вождь пошевелил губами. Густобородый разбойник, стоявший с ним рядом, перевел:
— Напрас Молчаливый приветствует молодых царевен и интересуется их именами.
— Говорить через третьих лиц невежливо, — бросил я.
Напрас на мои слова никак не прореагировал, а густобородый зашипел:
— Привыкайте, что язык Напраса не во рту, а рядом. И может самостоятельно угостить хорошей затрещиной.
Напрас поморщился. «Язык» тут же извинился:
— Прошу простить. — Он продолжил переводить. — Никакого вреда вам здесь не причинят. Вы — гости и временные спутники нашего отряда.
— Где Малик? — раздались первые слова Томы.
Лежа на боку, она держалась за ноги и безмолвно выла от боли. Но этот вопрос задала, не утерпела.
Рыкцари переглянулись и… дружно промолчали.
— Сначала позвольте узнать, с кем разговариваем, — от имени вождя осведомился «язык». — Если вы не те, за кого вас приняли, ваше положение быстро и незавидно изменится.
Каштановая торчащая борода «языка» не мешала его лицу выдавать те эмоции, которых совсем не выказывал Напрас.
— Мы — Чапа и Тома, — громко сообщил я.
— Ангелы и царевны Варфоломеины? — уточнил «язык».
Выражение моего лица подтвердило информацию. Сам я не в восторге от неправомерного титула и новой фамилии, но обстоятельства выше моих хотелок.
Напрас удовлетворенно «заговорил»:
— Добро пожаловать в семью доблестных лесных рыкцарей, свободных людей, оружием завоевавших свою свободу. Мы примем вас как родных. Не будете иметь стеснения ни в чем, кроме маленького временного ограничения в свободе передвижения. Его бы тоже отменили, но только после разговора с одним человеком. Сейчас просим следовать с нами, опасность преследования возрастает с каждой секундой.
От сердца отлегло. Этим «одним человеком» мог быть только Малик. Или его доверенное лицо. Даже не сумев прийти сам, наш друг все же нашел возможность разыскать нас и освободить чужими руками.
Рано радоваться, мы еще не свободны. Мы все еще у людей, едва не угробивших своим «освобождением».
Душа все равно воспарила. Приключения подходят к концу. Если Малик у рыкцарей в таком авторитете, ему не составит труда так же отбить и вернуть Шурика. Выходит, скоро — домой?
Глаза заволокло. Пришлось несколько раз моргнуть.
— Не могу идти! — вдруг с рыданием выкрикнула Тома.
— Что? — склонился я.
Ее подбородок махнул в сторону ног:
— Не могу пошевелить. Очень больно.
— Костоправ! — крикнул «язык».
Один из рыкцарей обернулся. Большой и мощный, как стратегический бомбардировщик среди истребителей, громила приблизился к Томе. Навис, словно медведь над поверженной ланью. Нет, лучше — как над Машей из одноименного мультика. Только вместо платочка — бронзовый шлем-шишак, а вот глаза — точь-в точь. Не глаза, а глазищи: жалобные, невероятные, с океаном страдания и омутом мольбы, в котором спрятались прилагающиеся в комплекте чертики. Но спрятались хорошо. О них знал только я.
— Ноги, да? — сочувственно осведомился «медведь».
Собственно, ответ не требовался. Маленькая и беззащитная, Тома вцепилась руками в нижнюю чать тела и скулила, закатывая глаза. Костправ сорвал и отбросил ее красивые поножи, стянул сапоги. Узловатые пальцы принялись прощупывать колени, ступни, голени. Тома вскрикивала, пыталась отпихнуть руками, содрогалась от боли при некоторых надавливаниях. Меня придерживали за руки, чтоб не бросился выручать. Мне хотелось броситься. В то же время знал, что опытный человек определит: вывих там, ушиб или перелом. И какой перелом. И что делать дальше. Пусть костоправ, но специалист. Да хоть ветеринар, лишь бы помог. Но нельзя же так грубо!
Лицо специалиста поднялось, вынося вердикт:
— Все цело. Обычный зашиб и растягушка ступней. Понятно, раз полтонны сверху навернуло. Даже повезло.
Полтонны, автоматически отметил мозг. Они считают тоннами. Нужно будет поговорить на эту тему.
— Пару дней не вынесет боли при ходьбе, — продолжил костоправ. — Еще пару будет ходить с опорой или с чужой помощью. Через недельку восстановится.
Напрас отдал безмолвный приказ, несколько человек засуетились. Главаря понимали все, а «язык», оказывается, требовался только нам. Из копий и веток соорудили носилки. В четыре руки переложили на них Тому. Я собрал и понес снятые с нее вещи.
