Джон Толкин - Возвращение короля

– Ну, сил-то ему не занимать, – возразил Гимли, – и тем быстрее он нанесет удар.

– Быстрее вовсе не значит вернее, – сказал Арагорн. – И настала пора опережать Врага, а не дожидаться его ударов. Друзья мои, когда я овладел Камнем, мне многое открылось. Беда нагрянула на Гондор с юга, и защитников Минас-Тирита вдвое поубавилось. Если мы с этой бедою немедля не управимся, то город погибнет, не выстоит и десяти дней.

– Значит, погибнет, – сказал Гимли. – Кого посылать на подмогу и как туда поспеть вовремя?

– Посылать на подмогу некого, стало быть, надо ехать самому, – сказал Арагорн. – И есть лишь один путь, которым можно поспеть к Морю вовремя, пока еще не все потеряно. Это – Стезя Мертвецов.

– Стезя Мертвецов! – повторил Гимли. – Жутковатое название – и слух ристанийцев оно, как я заметил, не тешит. Ну а живым-то можно проехать этой Стезей и не сгинуть? И что толку, если проедем, – нас же всего горстка против несметных полчищ Мордора!

– Живые по этой дороге не ездили, мустангримцы такого не упомнят, – сказал Арагорн. – Она закрыта для живых. Однако наследник Исилдура в эту черную годину может и проехать, если отважится. Слушайте! Сыновья Элронда из Раздола, премудрого знатока преданий, передали мне слова отца: Пусть Арагорн припомнит речь провидца, пусть памятует о Стезе Мертвецов.

– А что за речь провидца? – спросил Леголас.

– Вот что изрек провидец Мальбет во дни Арведуи, последнего властителя Форноста:

– Что темным путем – это понятно, – сказал Гимли, – но в остальном стихи уж очень темные.

– Остальное станет понятно, если поедешь со мной темным путем, – сказал Арагорн. – Сам бы я его не избрал, но, видно, предуказанного не миновать. А вы решайте сами, хватит ли у вас мужества и сил, чтобы одолеть неодолимый страх и вынести непосильные тяготы – может статься, себе на беду.

– Я пойду за тобою даже Стезей Мертвецов, куда бы она ни привела, – сказал Гимли.

– И я тоже, – сказал Леголас, – я мертвецов не боюсь.

– Хорошо бы этот забытый народ не забыл ратного дела, – сказал Гимли, – а то не к чему их и тревожить.

– Это мы узнаем, если доберемся живыми до вершины Эрека, – сказал Арагорн. – Ведь они поклялись сражаться с Сауроном и нарушили клятву; чтобы исполнить ее ныне, надо сразиться. На вершине Эрека Исилдур водрузил черный камень, который, по преданию, привез из Нуменора. И в начале его правления князь горцев присягнул на верность Гондору возле этого камня. Когда же Черный Властелин объявился в Средиземье и вновь стал могуч и страшен, Исилдур призвал горцев на великую брань, а они отказались воевать, ибо втайне предались Саурону еще во Вторую Эпоху, в проклятые времена его владычества.

И тогда Исилдур сказал их князю: «Твое княжение да будет последним. И если Запад восторжествует над твоим Черным Владыкою, то вот, я налагаю проклятие на тебя и на весь твой народ: вы не узнаете покоя, доколе не исполните клятву. Ибо войне этой суждено длиться несчетные годы, и в конце ее снова призовут вас на брань». И они бежали от гнева Исилдура и не посмели выступить на стороне Саурона; укрылись в горах, отъединились от соседей и мало-помалу вымерли в своих каменистых пустошах. Но умершие не опочили; их замогильное бденье оцепенило ужасом окрестности Эрека. Туда и лежит мой путь, раз от живых мне помощи не будет. Вперед! – воскликнул он, поднявшись и обнажив меч, ярко блеснувший в сумрачном зале. – Я еду Стезей Мертвецов к Эрекскому камню. Кто отважится на это – за мною!

Леголас и Гимли промолчали и вышли следом за ним из ворот, к безмолвному и недвижному строю всадников в капюшонах. Они сели на своего коня, Арагорн вскочил на Рогерина. Гальбарад затрубил в большой рог, гулкое эхо огласило Хельмово ушелье, и Дружина вихрем пронеслась по излогу; ей вослед изумленно глядели с Гати и крепостных стен.

Теоден пробирался горными тропами, а Серая Дружина мчалась по степи и на другой день уже подъезжала к Эдорасу. Едва передохнув, отправились дальше, в горы – и в сумерках достигли Дунхерга.

Царевна Эовин радостно приветствовала их; таких могучих витязей, как дунаданцы и сыновья Элронда, она в жизни не видела, но взгляд ее все время устремлялся на Арагорна. За ужином они беседовали, и ей было рассказано обо всем, что случилось после отъезда Теодена из столицы: лишь обрывочные вести дошли до нее. Теперь она услышала о битве у Хельмовой Крепи, о полном разгроме врага, о том, как конунг повел в последний бой своих всадников, – и глаза ее засияли.

Наконец она сказала:

– Государи мои, вам пора отдохнуть с дороги. Нынче, наспех, я предложу вам скромный ночлег. Наутро же мы приготовим более достойные вас покои.

Но Арагорн сказал:

– Нет, царевна, не заботься об этом. Нам нужно всего лишь переночевать и позавтракать. Я очень тороплюсь, и на рассвете мы выезжаем.

– Тогда спасибо тебе, государь, – с улыбкой молвила она, – что ты, свернув с пути, проехал столько миль, чтобы порадовать добрыми вестями отшельницу Эовин.

– Ради такой отшельницы дальняя дорога не в тягость, – сказал Арагорн, – однако же, царевна, с пути я бы сюда не свернул.

– Значит, государь, – отозвалась она, и в голосе ее слышна была печаль, – ты сбился с пути, потому что из Дунхергской долины нет выхода ни на восток, ни на юг – тебе надо вернуться обратно.

– Нет, царевна, – сказал он, – с пути я не сбился: я странствовал в здешних краях задолго до того, как ты родилась им на украшение. Есть выход из этой долины, он-то мне и нужен. Отсюда на юг ведет Стезя Мертвецов.

Она замерла, будто громом пораженная; лицо ее побелело, она глядела ему в глаза и молчала, и молчали все кругом.

– Арагорн, – наконец молвила она, – неужели ты торопишься на встречу гибели? Лишь гибель ждет тебя на этом пути. Там нет проходу живым.

– Меня, может статься, пропустят, – сказал Арагорн. – Так или иначе, я попробую пройти. Другие дороги мне не годятся.

– Но это безумие, – сказала она. – С тобою славные, доблестные витязи, и не в смертную тень ты их должен вести, а на бой, на поле брани. Молю тебя, останься, ты поедешь с моим братом, на радость всему ристанийскому войску, в знак великой надежды.

– Нет, царевна, это не безумие, – отвечал он, – этот путь предуказан издревле. Кто идет со мною – идет по доброй воле; кто захочет остаться и ехать на бой вместе с ристанийцами – пусть остается. Но я пойду Стезей Мертвецов, даже в одиночку.

Больше сказано ничего не было, и в молчании завершилась трапеза; но Эовин не сводила глаз с Арагорна, и мука была в ее глазах. Наконец все поднялись из-за стола, пожелали ей доброй ночи, поблагодарили за радушие и отправились спать.

Арагорна поместили с Леголасом и Гимли; у шатра окликнула его царевна Эовин. Он обернулся и увидел словно бы легкое сиянье в ночном сумраке: на ней было белое платье и светились ее глаза.

– Арагорн, – сказала она, – зачем ты едешь этим гиблым путем?

– Затем, что иначе нельзя, – отвечал он. – Только так я, быть может, сумею опередить Саурона. Я ведь не ищу гибели, Эовин. Будь моя воля, я гулял бы сейчас на севере по светлым тропинкам Раздола.

Она помолчала, обдумывая последние его слова. Потом вдруг положила руку ему на плечо.

– Ты суров и тверд, – сказала она. – Таким, как ты, суждена слава. – И снова примолкла. – Государь, – решилась она наконец, – если таков предуказанный тебе путь, то позволь мне ехать с тобою. Мне опротивело прятаться и скрываться, я хочу испытать себя в смертном бою.

– Ты должна оставаться со своим народом, – ответил он.

– Только и слышу, что я кому-то что-то должна! – воскликнула Эовин. – Разве я не из рода Эорла? Воительница я или нянька? Долгие годы я опекала немощного старца. Теперь он, кажется, встал на ноги – а мне все равно нельзя жить по своей воле?

– Этого почти никому нельзя, – ответил он. – И не ты ли, царевна, приняла теперь на себя попечение о своем народе, покуда не воротится конунг? Если б это доверили не тебе, а военачальнику или сенешалю, ты думаешь, он мог бы оставить свой пост, как бы ему все ни опротивело?

– Значит, так всегда и будет? – горько спросила она. – Ратники будут уезжать на войну и добывать бранную славу, а мне – оставаться, хозяйничать и потом их встречать, заботиться о еде и постелях, так?

– Может статься, и встречать будет некого, – сказал он. – Настанет темное время безвестной доблести: никто не узнает о подвигах последних защитников родимого крова. Но безвестные подвиги ничуть не менее доблестны.