Ознакомительная версия.
– В-третьих и в-последних, – сказал он, – я хочу сделать одно ОБЪЯВЛЕНИЕ. – Это слово он вдруг произнес так громко, что все, кому это было еще под силу, распрямились. – С прискорбием объявляю вам, что хотя, как я сказал, прожить сто одиннадцать лет среди вас легче легкого, однако же пора и честь знать. Я отбываю. Только вы меня и видели. ПРОЩАЙТЕ!
Он ступил со стула и исчез. Вспыхнул ослепительный огонь, и все гости зажмурились. Открыв глаза, они увидели, что Бильбо нигде нет. Сто сорок четыре ошарашенных хоббита так и замерли. Старый Оддо Шерстолап снял ноги со стола и затопотал. Потом настала мертвая тишина: гости приходили в себя. И вдруг Торбинсы, Булкинсы, Кролы, Брендизайки, Ройлы, Ейлы, Пойлы, Глубокопы, Бобберы, Толстобрюхлы, Барсуксы, Дороднинги, Дудстоны, Шерстопалы и Шерстолапы заговорили все разом.
Они соглашались друг с другом, что это безобразно и неучтиво и что надо это поскорее заесть и запить. «Я и всегда говорил, что он тронутый», – слышалось отовсюду. Даже проказливые Кролы, за малым исключением, не одобрили Бильбо. Тогда, правда, почти никто еще не понимал, что же произошло: бранили вздорную выходку.
Только старый и мудрый Дурри Брендизайк хитро прищурился. Ни преклонные годы, ни преизобильные блюда не помутили его рассудка, и он сказал своей невестке Замиральде:
– Нет, милочка, это все не просто так. Торбинс-то, оболтус, небось опять сбежал. Неймется старому балбесу. Ну и что? Еда-то на столе осталась.
И он крикнул Фродо принести еще вина.
А Фродо был единственный, кто не вымолвил ни слова. Он молча сидел возле опустевшего стула Бильбо, не обращая внимания на выкрики и вопросы. Он, конечно, оценил проделку, хотя знал о ней заранее, и едва удержался от смеха при дружном возмущении гостей. Но ему было как-то горько: он вдруг понял, что не на шутку любит старого хоббита. Гости ели и пили, обсуждали и осуждали дурачества Бильбо Торбинса, прежние и нынешние, – разгневались и ушли одни Лякошель-Торбинсы. Наконец Фродо устал распоряжаться; он велел подать еще вина, встал, молча осушил бокал за здоровье Бильбо и тишком выбрался из шатра.
Бильбо Торбинс говорил речь, трогая золотое Кольцо в кармане: то самое, которое он столько лет втайне берег как зеницу ока. Шагнув со стула, он надел Кольцо – и с тех пор в Хоббитании его не видел ни один хоббит.
С улыбкой послушав, как галдят ошеломленные гости в шатре и вовсю веселятся не удостоенные особого приглашения хоббиты, он ушел в дом, снял праздничный наряд, сложил шелковый жилет, аккуратно завернул его в бумагу и припрятал в ящик. Потом быстро натянул какие-то лохмотья и застегнул старый кожаный пояс. На поясе висел короткий меч в потертых черных ножнах. Бильбо вздохнул и вытащил из пронафталиненного шкафа древний плащ с капюшоном. Плащ хранился, как драгоценность, хотя был весь в пятнах и совсем выцветший – а некогда, вероятно, темно-зеленый. Одежда была ему великовата. Он зашел в свой кабинет и достал из потайного ящика обернутый в тряпье загадочный сверток, кожаную папку с рукописью и какой-то толстый конверт. Рукопись и сверток он втиснул в здоровенный заплечный мешок, который стоял посреди комнаты, почти доверху набитый. В конверт он сунул золотое Кольцо на цепочке, запечатал его, адресовал Фродо и положил на каминную доску. Но потом вдруг схватил и запихнул в карман. Тут дверь распахнулась, и быстрым шагом вошел Гэндальф.
– Привет! – сказал Бильбо. – А я как раз думал, почему это тебя не видно?
– Рад, что тебя теперь видно, – отвечал маг, усаживаясь в кресло. – Я хочу перекинуться с тобою словом-другим. Так что – по-твоему, все в порядке?
– А как же, – подтвердил Бильбо. – Вспышка только лишняя – даже я удивился, а прочие и подавно. Твоя, конечно, работа?
– Моя, конечно. Недаром ты многие годы скрывал Кольцо, и пусть уж гости твои гадают как умеют, исчез ты или пошутил.
– А шутку мне испортил, – сказал Бильбо.
– Да не шутку, а дурацкую затею… только вот говорить-то теперь поздно. Растревожил родню, и девять или девяносто девять дней о тебе будет болтать вся Хоббитания.
– Пусть болтает. Мне нужен отдых, долгий отдых, я же тебе говорил. Бессрочный отдых: едва ли я сюда когда-нибудь вернусь. Да и незачем, все устроено… Постарел я, Гэндальф. Так-то вроде не очень, а кости ноют. Нечего сказать: «Хорошо сохранился!» – Он фыркнул. – Ты понимаешь, я тонкий-претонкий, как масло на хлебе у скупердяя. Скверно это. Надо как-то переиначивать жизнь.
Гэндальф не сводил с него пристального, озабоченного взгляда.
– Да, в самом деле скверно, – задумчиво сказал он. – Ты, пожалуй, все правильно придумал.
– Это уж чего там, дело решенное. Я хочу снова горы повидать, понимаешь, Гэндальф, – горы, хочу найти место, где можно и вправду отдохнуть. В тишине и покое, без всяких настырных родственников, без гостей, чтобы в звонок не звонили. И книгу мою ведь нужно дописать. Я придумал для нее чудесный конец: «…и счастливо жил до скончания дней».
Гэндальф рассмеялся.
– Конец неплохой. Только читать-то ее некому, как ни кончай.
– Кому надо, прочтут. Фродо вон уже читал, хоть и без конца. Ты, кстати, приглядишь за Фродо?
– В оба глаза, хоть мне и не до того.
– Он бы, конечно, пошел за мной по первому зову. Даже и просился, незадолго до Угощения. Но пока что у него это все на словах. Мне-то перед смертью надо снова глушь да горы повидать, а он сердцем здесь, в Хоббитании: ему бы лужайки, перелески, ручейки. Уютно, спокойно. Я ему, разумеется, все оставил, кроме разных безделок, – надеюсь, он будет счастлив, когда пообвыкнется. Пора ему самому хозяином стать.
– Все оставил? – спросил Гэндальф. – И Кольцо тоже? У тебя ведь так было решено, помнишь?
– К-конечно, все… а Кольцо… – Бильбо вдруг запнулся.
– Где оно?
– В конверте, если хочешь знать, – разозлился Бильбо. – Там, на камине. Нет, не там… У меня в кармане! – Он замялся. – Странное дело! – пробормотал он. – Хотя чего тут странного? Хочу – оставляю, не хочу – не оставляю.
Гэндальф поглядел на Бильбо, и глаза его чуть блеснули.
– По-моему, Бильбо, надо его оставить, – сказал он. – А ты что – не хочешь?
– Сам не знаю. Теперь вот мне как-то не хочется с ним расставаться. Да и зачем? А ты-то чего ко мне пристал? – спросил он ломким, чуть ли не визгливым голосом, раздраженно и подозрительно. – Все-то тебе мое Кольцо не дает покоя: мало ли что я добыл, твое какое дело?
– Да, именно что покоя не дает, – подтвердил Гэндальф. – Долго я у тебя допытывался правды, очень долго. Волшебные Кольца – они, знаешь ли, волшебные, со всякими подвохами и неожиданностями. А твое Кольцо мне было особенно любопытно, скрывать не стану. Если уж ты собрался путешествовать, то мне его никак нельзя упускать из виду. А владел ты им, кстати, не чересчур ли долго? Поверь мне, Бильбо, больше оно тебе не понадобится.
Бильбо покраснел и метнул гневный взгляд на Гэндальфа. Добродушное лицо его вдруг ожесточилось.
– Почем ты знаешь? – выкрикнул он. – Какое тебе дело? Мое – оно мое и есть. Мое, понятно? Я его нашел: оно само пришло ко мне в руки.
– Конечно, конечно, – сказал Гэндальф. – Только зачем так волноваться?
– С тобой разволнуешься, – отозвался Бильбо. – Говорят тебе: оно мое. Моя… моя прелесть! Да, вот именно – моя прелесть!
Гэндальф смотрел спокойно и пристально, только в глазах его огоньком зажглось тревожное изумление.
– Было уже, – заметил он. – Называли его так. Правда, не ты.
– Тогда не я, а теперь я. Ну и что? Подумаешь, Горлум называл! Было оно его, а теперь мое. Мое, и навсегда!
Гэндальф поднялся, и голос его стал суровым.
– Поостерегись, Бильбо, – сказал он. – Оставь Кольцо! А сам ступай куда хочешь – и освободишься.
– Разрешил, спасибо. Я сам себе хозяин! – упрямо выкрикнул Бильбо.
– Легче, легче, любезный хоббит! – проговорил Гэндальф. – Всю твою жизнь мы были друзьями, припомника. Ну-ну! Делай, как обещано: выкладывай Кольцо!
– Ты, значит, сам его захотел? Так нет же! – крикнул Бильбо. – Не получишь! Я тебе мою прелесть не отдам, понял? – Он схватился за рукоять маленького меча.
Глаза Гэндальфа сверкнули.
– Я ведь тоже могу рассердиться, – предупредил он. – Осторожнее – а то увидишь Гэндальфа Серого в гневе!
Он сделал шаг к хоббиту, вырос, и тень его заполнила комнату.
Бильбо попятился; он часто дышал и не мог вынуть руку из кармана. Так они стояли друг против друга, и воздух тихо звенел. Гэндальф взглядом пригвоздил хоббита к стене; кулаки Бильбо разжались, и он задрожал.
– Что это ты, Гэндальф, в самом деле, – проговорил он. – Словно и не ты вовсе. А в чем дело-то? Оно же ведь мое? Я ведь его нашел, и Горлум убил бы меня, если б не оно. Я не вор, я его не украл, мало ли что он кричал мне вслед.
– Я тебя вором и не называл, – отозвался Гэндальф. – Да и я не грабитель – не отнимаю у тебя твою «прелесть», а помогаю тебе. Лучше бы ты мне доверял, как прежде. – Он отвернулся, тень его съежилась, и Гэндальф снова сделался старым и усталым, сутулым и озабоченным.
Ознакомительная версия.
