Ознакомительная версия.
Когда кордафанец вышел, опять наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку, Тутмес поднялся по лестнице из полированного красного дерева и вышел на плоскую, залитую лунным светом крышу своего дворца.
Глядя через парапет, он увидел под собой тихие улочки Старого Города Мероэ. Он видел дворцы, сады и огромную внутреннюю площадь, на которую по команде своего командира могли в мгновение ока выехать тысяча чернокожих всадников из конюшен соседних казарм.
Взглянув дальше, он увидел большие бронзовые ворота Старого Города, а за ними – Внешний Город. Мероэ стоял посреди гигантской равнины, тянувшейся до самого горизонта, монотонную, ровную, как стол, поверхность которой лишь изредка нарушали покатые холмы. Неширокая речушка, петляющая по саванне, испуганно жалась к беспорядочно застроенным окраинам Внешнего Города.
Высокая массивная стена, окружающая дворцы правящей касты, отделяла Старый Город от Внешнего. Правители были потомками стигийцев, которые много веков назад пришли на Юг, чтобы покорить здешнюю империю и смешать свою гордую кровь с кровью своих чернокожих подданных. Старый Город строился очень продуманно, с прямыми улицами и большими площадями, мощенными камнем, и пышными садами.
Внешний же Город, напротив, представлял собой живописную мешанину землянок и глинобитных хижин. Его кривые улочки сходились и пересекались безо всякого плана, выбегая на открытые неровные места. Во Внешнем Городе жили чернокожие обитатели Куша, аборигены этих земель. В Старом Городе не имел права селиться никто, кроме касты правителей, за исключением их слуг и чернокожих всадников, охранявших их покой.
Тутмес окинул взглядом скопление множества хижин. На грязных площадях горели костры; по кривым улочкам метался тревожный свет факелов. Время от времени до него долетали обрывки варварских песен, в которых слышались нотки гнева или жажды крови. Тутмес плотнее запахнулся в накидку и вздрогнул.
Отойдя от края крыши, он вдруг замер при виде человека, спящего под пальмой в искусственном саду. От толчка Тутмеса мужчина проснулся и вскочил на ноги.
– В словах нет нужды, – предостерег его Тутмес. – Дело сделано. Амбоола мертв, и еще до рассвета весь Мероэ будет знать о том, что его убила Тананда.
– А… дьявол? – весь дрожа, прошептал мужчина.
– Благополучно вернулся в свою клетку. Слушай меня внимательно, Шубба: тебе пора отправляться в путь. Найди среди шемитов подходящую женщину – белую женщину. Как можно скорее доставь ее сюда. Если ты вернешься до наступления полнолуния, я дам тебе столько серебра, сколько ты сможешь унести. Но если тебя постигнет неудача, я повешу твою голову как украшение на вот этой пальме.
Шубба пал ниц и коснулся лбом земли. Затем, поднявшись на ноги, он поспешно удалился с крыши. А Тутмес вновь устремил свой взгляд на Внешний Город. Ему показалось, что огни костров засветились там еще злее и яростнее, а в монотонном грохоте барабанов зазвучали зловещие нотки. К звездам вдруг взлетел многоголосый яростный вопль.
– Итак, они узнали, что Амбоола мертв, – прошептал Тутмес, и вновь по его крепкому телу пробежала дрожь.
Рассвет окрасил небо над Мероэ в малиновые тона. Воздух, в котором еще висели клочья тумана, прорезали мощные столбы золотистого света, отражаясь от медных куполов и шпилей обнесенного каменной стеной Старого Города. Вскоре жители Мероэ проснутся и примутся за свои повседневные дела. Во Внешнем Городе стройные, как статуэтки, чернокожие женщины уже отправились на рыночную площадь с калабасами[28] и корзинами на головах, а молоденькие девушки весело переговаривались и хихикали, спеша к колодцам. Голые детишки дрались и играли в пыли или гонялись друг за другом по узким кривым улочкам. Чернокожие гиганты сидели на корточках у дверей крытых тростником хижин, занимаясь своим ремеслом, или же блаженно дремали в тени, лежа на голой земле.
На рыночной площади под навесами восседали торговцы, разложив прямо на грязной мостовой горшки, прочие товары, овощи, фрукты и другие съестные припасы. Чернокожие обитатели города отчаянно торговались и спорили из-за бананов, сваренного из них пива и чеканных украшений из меди. Кузнецы колдовали над маленькими жаровнями, тщательно выковывая железные подковы, ножи и наконечники для копий. А с небес безжалостно палило жаркое солнце, и в его лучах плавилось все – пот, радость, гнев, нагота, нищета и энергичная решительность жителей Куша.
И вдруг во всеобщей какофонии зазвучали новые ноты. На площадь выехала группа всадников, направляясь к большим воротам Старого Города. Кавалькаду из полудюжины конников возглавляла женщина.
Кожа ее лоснилась смуглым оттенком бронзового цвета; роскошные черные волосы, откинутые со лба, перехватывала на затылке шитая золотом узкая лента. Кроме сандалий на ногах и золотых пластинок, украшенных драгоценными камнями, которые лишь частично прикрывали ее полные груди, из одежды на ней была лишь коротенькая атласная юбочка с поясом на талии. Черты лица у нее были прямые и резкие; в больших блестящих глазах светились уверенность и сила. Она управляла стройной кушитской кобылкой с легкостью опытной наездницы, держа в руке украшенную изумрудами уздечку и широкие поводья из ярко-красной кожи, расшитые золотом. Ее обутые в сандалии ножки упирались в широкие серебряные стремена, а поперек луки седла лежала тушка газели. Рядом с ее лошадкой трусила пара поджарых гончих.
При виде наездницы шум и разговоры стихали, работа останавливалась. Лица чернокожих мрачнели; в мутных глазах вспыхивало красное пламя. Люди перешептывались, и голоса их сливались в негромкий зловещий ропот.
Молодой человек, скакавший у стремени женщины, занервничал. Он смотрел прямо перед собой, на кривую улочку. Прикинув расстояние до больших бронзовых ворот, которые еще даже не показались среди хижин, он прошептал:
– Народ волнуется, ваше величество. Поездка через Внешний Город сегодня была бы безрассудством.
– Все черные собаки Куша не помешают мне охотиться, – ответила женщина. – Если они начнут докучать нам, раздави их конем.
– Это легче сказать, чем сделать, – проворчал молодой человек, окидывая встревоженным взглядом молчаливую толпу. – Смотрите, они выходят из домов и выстраиваются вдоль дороги.
Они выехали на широкую, неправильной формы площадь, на которой столпились чернокожие. На одной стороне ее виднелась хижина из сухой глины и пальмовых стволов. Она была крупнее соседних, и над дверным проемом висели черепа. Это был храм Джуллы, который представители правящей касты презрительно именовали «обиталищем дьявола». Чернокожие горожане поклонялись Джулле, а не Сету, богу-змею своих правителей и их стигийских предков.
Чернокожие запрудили площадь, провожая всадников тяжелыми взглядами. В их угрюмом молчании ощущалась скрытая угроза. Тананда, которую впервые посетило чувство некоторой неуверенности, не заметила всадника, приближавшегося к площади с противоположной стороны. При обычных обстоятельствах он непременно привлек бы ее внимание, поскольку кожа его не была ни коричневой, ни черной. Он был белым человеком, крепкого и мускулистого телосложения, в кольчуге и шлеме.
– Это собаки замыслили непотребство, – пробормотал молодой человек, едущий сбоку от Тананды, и потянул из ножен свой кривой меч.
Остальные стражники – такие же чернокожие, как и люди на площади, – теснее сомкнулись вокруг королевы, но не спешили обнажать клинки. Низкий угрожающий ропот стал громче, хотя толпа по-прежнему не двигалась с места.
– Поедем прямо через них, – скомандовала Тананда, давая шпоры своей лошадке. Чернокожие угрюмо расступались перед нею.
А потом вдруг из «обиталища дьявола» вышел худощавый, черный мужчина. Это был старый Агеера, колдун, в одной лишь набедренной повязке. Показывая трясущимся пальцем на Тананду, он завопил:
– Вот едет та, чьи руки обагрены кровью! Это она убила Амбоолу!
Его голос стал той искрой, от которой вспыхнул пожар. Толпа грозно взревела и подалась вперед, крича:
– Смерть Тананде!
В мгновение ока в ноги всадников вцепились сотни черных рук, пытаясь стащить их с коней. Молодой человек постарался загородить Тананду собой, но брошенный кем-то камень угодил ему прямо в голову. Стражников, которые наконец-то выхватили мечи и попробовали было оттеснить толпу, стаскивали наземь, пинали и забивали до смерти. Тананда, охваченная ужасом, пронзительно закричала, когда лошадка ее попятилась и встала на дыбы. Со всех сторон ее обступили чернокожие мужчины и женщины.
Какой-то гигант сдернул ее за ногу с седла, прямо в жаждущие руки толпы. С нее сорвали юбку, и кто-то стал размахивать ею над головой, тогда как толпа зашлась грубым хохотом. Какая-то женщина плюнула Тананде в лицо и сорвала с нее нагрудные пластины, оцарапав ей кожу грязными ногтями. В голову королеве угодил метко брошенный камень.
Ознакомительная версия.
