Ознакомительная версия.
Говоривший затворил дверь и запер ее на засов, после чего повернулся и пошел по коридору, держа в руке огарок свечи. Это был мрачный и хмурый гигант, чья смуглая кожа выдавала его стигийское происхождение. Он вошел в небольшую комнату, где на обитой атласом кушетке подобно большому ленивому коту раскинулся худощавый мужчина в потертом бархатном камзоле, неспешно потягивая вино из огромного золотого кубка.
– Что ж, Аскаланте, – сказал стигиец, опуская свечу на стол, – твои простофили выскользнули на улицу, как крысы из норы. Странные у тебя приятели, и выбор средств тоже очень странный.
– Приятели? – переспросил Аскаланте. – Хороши приятели, нечего сказать! Вот уже несколько месяцев, с тех самых пор, как Совет Четырех призвал меня из южной пустыни, я живу среди злейших врагов, прячась днем в этом мрачном доме, а по ночам тайком блуждая по темным переулкам и еще более темным коридорам. И при этом мне удалось то, чего не смогли сделать эти благородные вельможи, называющие себя бунтовщиками. Через их посредство, равно как и с помощью других агентов, многие из которых никогда не видели моего лица, я заразил страну мятежными настроениями и беспорядками. Короче говоря, я, действуя исподволь и оставаясь в тени, подготовил все к свержению короля, который сейчас восседает на троне, ни о чем не подозревая. Клянусь Митрой, перед тем, как стать преступником, я ведь был государственным деятелем.
– А эти глупцы, что мнят себя твоими хозяевами?
– Они и дальше станут думать, что я верно служу им, пока не будет выполнена стоящая перед нами задача. Кто они такие, чтобы тягаться в хитроумии с самим Аскаланте? Вольмана, малорослый и недоразвитый граф Карабан; Громель, здоровенный громила, командующий Черным Легионом; Дион, жирный барон Атталус; Ринальдо, полоумный менестрель. Я – та сила, что объединяет их, и я же раздавлю их поодиночке, когда пробьет час. Но это – дело будущего, а сегодня ночью король умрет.
– Несколько дней назад я видел, как имперские эскадроны покидают город, – обронил стигиец.
– Они отправились к границе, атакованной язычниками-пиктами, – благодаря огненной воде, которую я тайно переправил им контрабандой, чтобы привести их в нужное состояние возбуждения. Сделать это удалось благодаря огромному состоянию Диона. А Вольмана постарался передислоцировать из города остальные воинские части, что еще оставались здесь. Благодаря его царственным родственникам в Немедии нам легко удалось убедить короля Нуму пригласить к себе графа Тросеро Пуатанского, сенешаля Аквилонии. Разумеется, его должен сопровождать почетный эскорт из имперских войск, командовать которыми поручено Просперо, правой руке короля Конана. Таким образом, в городе осталась только личная стража короля и Черный Легион, конечно. Через Громеля мне удалось подкупить проигравшегося в пух и прах офицера стражи, чтобы в полночь он увел своих людей от дверей опочивальни короля. Затем вместе с моими шестнадцатью отчаянными головорезами мы проникнем во дворец по тайному подземному ходу. После того, как дело будет сделано, даже если народ не примет нас с распростертыми объятиями, Черный Легион Громеля сумеет удержать под контролем ситуацию в городе и корону.
– А Дион, надо полагать, рассчитывает, что корона будет вручена ему?
– Да. Этот жирный идиот всерьез полагает, что она достанется ему благодаря капле королевской крови в его жилах. Конан сделал большую ошибку, оставив в живых людей, похваляющихся своим родством со старой династией, у которой он и отобрал корону Аквилонии. Вольмана желает вновь оказаться в фаворе при дворе, как было при прежнем властителе, чтобы вернуть былую роскошь своим обнищавшим поместьям. Громель люто ненавидит Паллантида, командира Черных Драконов, и с упрямством босконца, достойным лучшего применения, мечтает заполучить под свое начало всю армию. И лишь Ринальдо, единственный из нас, не питает личных амбиций. Он видит в Конане невежественного варвара, руки которого по локоть обагрены кровью, пришедшего с севера, чтобы вдоволь пограбить цивилизованную страну. Он идеализирует короля, которого убил Конан, дабы отобрать у него корону, помня лишь то, что тот изредка покровительствовал искусствам, и забывая о зле, которое причинило его правление. Самое главное, он заставляет и народ забыть об этом. Они уже открыто распевают «Похоронную песнь королю», в которой Ринальдо восхваляет причисленного им к лику святых злодея, называя Конана «злобным дикарем из бездны». Конан лишь посмеивается над этим, но люди уже ворчат.
– За что он ненавидит Конана?
– Поэты всегда ненавидят власть предержащих. Для них совершенство всегда ждет за следующим углом или осталось за тем, который они только что миновали. Они ищут спасения от настоящего в мечтах о прошлом или будущем. Ринальдо – пылающий факел идеализма, поднятый, как он думает, для свержения тирана и освобождения народных масс. Что касается меня… Что ж, всего несколько месяцев назад я думал, что предел моих желаний – грабить караваны на большой дороге, но теперь во мне ожили прежние мечты. Конан умрет, Дион сядет на трон. Но потом умрет и он. Один за другим умрут все, кто противостоит мне, – от огня, стали или отравленного вина, которое ты так хорошо умеешь готовить. Аскаланте, король Аквилонии! Красиво звучит, ты не находишь?
Стигиец лишь пожал в ответ своими широкими плечами.
– Было время, – с нескрываемой горечью заметил он, – когда и я строил честолюбивые планы, рядом с которыми твои выглядят детскими мечтами. И как же низко я пал! Мои прежние повелители и соперники не поверили бы своим глазам, если бы увидели, как Тхотх-амон Кольца прислуживает в качестве раба чужеземцу, да вдобавок еще и преступнику, и помогает осуществиться жалким мечтам баронов и королей!
– Ты посвятил себя магии и искусству обращения с мумиями, – небрежно заметил Аскаланте. – А я полагаюсь на свой ум и меч.
– Меч и ум – жалкие соломинки в сравнении с мудростью Тьмы, – прорычал стигиец, в темных глазах которого вдруг заблистали зловещие молнии. – Если бы я не лишился Кольца, сейчас мы бы с тобой поменялись ролями.
– Тем не менее, – нетерпеливо откликнулся разбойник, – ты носишь на своей спине следы моего хлыста и, скорее всего, будешь носить их и в дальнейшем.
– Не будь столь самоуверен! – Глаза стигийца полыхнули яростью. – Когда-нибудь, не знаю как, но я непременно отыщу Кольцо. А когда это случится, то, клянусь змеиными клыками Сета, ты заплатишь мне за все…
Но тут вспыльчивый аквилонец вскочил на ноги и изо всех сил ударил колдуна в лицо. Тот отлетел назад, вытирая кровь с разбитых губ.
– Ты слишком осмелел, грязный пес! – рявкнул разбойник. – На твоем месте я был бы осторожнее; я по-прежнему остаюсь твоим хозяином, которому известна твоя мрачная тайна. Иди, поднимись на крышу и закричи на весь город о том, что Аскаланте готовит мятеж против короля, – если осмелишься.
– Я не осмелюсь, – пробормотал стигиец, вытирая кровь с лица.
– Да, ты не посмеешь, – холодно улыбнулся Аскаланте. – Потому что если я погибну в результате твоей хитрости или предательства, отшельник-жрец в южной пустыне узнает об этом и сломает печать на рукописи, которую я оставил ему на хранение. А потом он прочтет ее, по Стигии поползут слухи, и полночный ветер донесет их сюда. И тогда тебя ничто не спасет, Тхотх-амон!
Раб содрогнулся, и его смуглое лицо посерело.
– Довольно! – Аскаланте резко сменил тон. – У меня есть для тебя работа. Я не доверяю Диону. Я приказал ему отправляться в свое поместье и оставаться там до тех пор, пока дело не будет сделано. Жирный дурак не смог бы скрыть свою нервозность сегодня перед лицом короля. Поезжай за ним; если ты не догонишь его в пути, следуй прямо в его поместье и сиди там, пока мы не пошлем за ним. Не спускай с него глаз. Он отчаянно трусит и может выкинуть какую-нибудь глупость – вплоть до того, что даже кинется к Конану и признается ему во всем, надеясь таким образом спасти свою шкуру. Ступай!
Раб поклонился, пряча ненависть в глазах, и сделал так, как ему было приказано. Над сверкающими шпилями занимался кроваво-красный рассвет.
…Когда я был воином, литавры гремели в мою честь,
Народ рассыпал золотую пыль под копыта моего коня,
Но сейчас я великий король, и люди предлагают мне кубок
С отравленным вином, нацеливая кинжалы мне в спину.
Комната была большой и богато отделанной, на стенах с панелями из полированного дерева висели гобелены, на мраморном полу лежали толстые ковры. Высокий потолок украшали лепнина и серебряный орнамент. За письменным столом слоновой кости с золотыми инкрустациями сидел мужчина, широкие плечи и дочерна загорелая кожа которого выглядели неуместно в столь роскошном окружении. Он казался рожденным для яростного солнца, штормового ветра и далеких голых высокогорий. Стоило ему шевельнуться, как под кожей прокатывались волны стальных мускулов, а двигался он с ловкостью и сноровкой прирожденного воина. В его жестах не было ничего нарочитого или показушного. Даже отдыхая, он напоминал бронзовую статую, хотя обычно всегда пребывал в движении, в котором не было и следа нервозности и порывистости, а чувствовалась лишь стремительная грация дикой кошки, так что глаз попросту не поспевал за ним.
Ознакомительная версия.
